Леон, выбравшись из сада с другой стороны, шел по-над стенкой, высматривая, не ждут ли его приятели. Издали он заметил странную черную фигуру. Окликнул:
— Это ты, Федька?
— А то кто ж?
И тут только Леон увидел: без фуражки, с взлохмаченными волосами, в изодранной рубахе и с выхваченной до ягодицы штаниной, Федька был весь исчернен печной сажей и решительно мог в такую ночь свести с ума любого хуторянина. Леон рассмеялся.
— Перезарядил на свою голову, — проворчал Федька, снимая рубашку. — А я еще самый первый сорт сажи насыпал!
Не дождавшись Яшки, они решили итти к тетке Агапихе, надеясь, что он уже там. Леон вошел первым. На лбу у него вздулась красная с синим отливом шишка. На голом плече была ссадина и блестела кровь.
Следом за ним черный, как трубочист, ввалился Федька. Ребята и девки ахнули и бросились на разостланную белую полсть, хватаясь за животы и сотрясая хату неистовым смехом.
Не успели эти двое рассказать о своих приключениях, как мокрый с ног до головы, весь в грязи и без фуражки, явился Яшка, и новый взрыв смеха наполнил хату.
Оказалось, что, спасаясь от Полкана, Яшка угодил в речку и добрых полчаса вылавливал в темноте высыпавшиеся из-под рубахи яблоки.
— Лопайте!
Одной рукой держа подол рубахи, другою Яшка бросал ребятам испачканные грязью яблоки и тут только заметил Оксану. Руки у него невольно одернули рубашку, и яблоки дробно посыпались на пол и разбежались в стороны.
Яшка смущенно вышел в переднюю, не зная, то ли уходить домой, то ли оставаться.
В передней, поджав ноги, дремала на сундуке тетка Агапиха, ожидая, когда ее позовут девчата. На старинной, покрытой рядном деревянной кровати, разбросавшись, спали мальчик и девочка. В углу, у потемневшего лика Николая-угодника, мерцала лампада и копотью густо чернила потолок.
К Яшке вышла Алена, укоризненно зашептала:
— Это ж срам перед Оксаной! Да еще исподники белеют сзади! Иди домой, переоденься.
— Она все время будет, чи уйдет?
— Опять «чи»? Не уйдет, не бойся!
Не прошло и полчаса, как Яшка явился в другой одежде. Теперь он нарядился в самое лучшее, что у него было. На нем была дорогая суконная тройка, белая шелковая рубашка, убранная в шаровары, лакированные сапоги и новый картуз, из-под которого непокорно вихрились его черные волосы.
Оксана посмотрела на него, и они приветливо улыбнулись друг другу.
— Да, из Яшки, кажется, хлебороба не получится, ты был прав, — сказал Леон Федьке.
Гулянье было в разгаре. Федька то лихо играл, то, отдав Леону гармошку, плясал, выкидывая всякие коленца. На столе на белой льняной скатерти были расставлены тарелки и блюда с жареным гусем, колбасой, сельдями, рисовой кашей с изюмом, яичницей-глазуньей, с лапшевником, залитым сметаной; посредине возвышалась гора яблок, груш и рядом с ней — огромный кувшин меду, а на табурете стояло ведро вина. И все это было заготовлено правдой и неправдой, иное заблаговременно, иное сегодня, но самые главные затраты на угощение сделал Яшка.
Лишь только ребята выпили по второй чарке, как в дверь настойчиво постучали.
Тетка Агапиха, узнав голос, всполошилась.
— Атаман!
Все притихли и посмотрели на Яшку. Никто не знал, чем кончится, если не открыть дверь такому гостю, и тем более не знали, что будет, если открыть.
— Садитесь за стол. Ешьте! Пейте! Левка, возьми гармошку. Федька, пляши. Ну, веселее! — скомандовал Яшка. А когда хата наполнилась гамом и топотом ног, велел тетке Агапихе открыть дверь.
В хату, щуря глаза, вошел атаман Калина, следом за ним — Нефед Мироныч.
— Видал? — переглянулся он с атаманом. — Свадьба, истинно кошачья свадьба!
Калина обвел глазами участников вечеринки, задержал строгий взгляд на ведре с вином и, поправив усы и выпятив живот, начальственно спросил:
— Кто тут хозяин?
— Я, — боязливо отозвалась стоявшая позади него тетка Агапиха.
Атаман презрительно скосил на нее глаза и, не удостоив ее ни одним словом, грозно загремел: