— Я спрашиваю, кто это гульбище непутевое под годовой праздник устроил?
— Я, — спокойно ответил Яшка, выходя вперед и заложив руки за спину. — Я устроил, Василь Семеныч, а они, — указал он на парней и девчат, — мои гости. Могу и вас пригласить, ежели не чураетесь молодых людей.
— И я, — вышел Леон на середину комнаты, козырьком фуражки прикрывая шишку на лбу.
— И я, — подкатился юлой Федька, притопывая ногами и гримасничая.
Калина не знал, на кого смотреть и что говорить. Он растерянно глянул на Нефеда Мироныча, на ребят — и затоптался на месте.
Настя подошла к нему, задорно встряхнула головой.
— И я, Василь Семеныч. На леваде я ж вам говорила: мол, нонче вечером погутарим. Помните?
Лицо у Калины побагровело, усы его зашевелились, и не успел он ответить, как из-за стола встала Оксана и сказала:
— Разве у вас в хуторе воры есть, господин Калина, что вы так поздно обходите хаты? То-то мой дядя, полковник Суховеров, так плохо отзывается о Кундрючевке, когда бывает в нашем доме!
Калина знал, что полковник Суховеров — помощник наказного атамана, и того, что Оксана назвала его дядей, было достаточно, чтобы повергнуть атамана в смятение.
— Я не знаю, как вас… Но ведь я ничего, барышня! Я ж только так, глянуть зашел, для порядка! — смущенно пролепетал он и невольно опустил руки к лампасам, как будто перед ним стоял сам полковник.
Но на Нефеда Мироныча слова Оксаны не подействовали. Он хмуро посмотрел на нее, на ее белое маркизетовое платье, на модные шевровые туфли с пряжками и потом строго глянул на Яшку. Тот стоял, как купец, в тройке, с бронзовой цепочкой на жилете — прямой, красивый и дерзкий. И Нефед Мироныч подумал: «Ловкий, шельма, любой девке голову закружит. А это и есть та вертихвостка благородная? Вишь, какая на язык?» — подумал, а вслух грубо сказал, видя, что кум его испугался имени начальства:
— Яшка, Алена, сейчас же домой! Там распытаемся. А тебе, барышня…
— Не тебе, а «вам», — поправила Оксана.
— Не велика шишка, знаем чья. А тебе…
Но Яшка не дал ему сказать:
— Идите домой, батя. Не срамите себя и нас с Аленкой, раз не умеете обращаться с образованными людьми.
Этого Нефед Мироныч не мог снести. Расставив ноги, он зычно процедил сквозь зубы:
— A-а, паршивец, так-то ты с отцом, значит? Отца учить, как обращаться со всякими…
— Замолчите! — на всю хату крикнул Яшка, так что девчата испуганно переглянулись: не свет ли перевернулся, что сын так разговаривает с отцом?
— Пойдем, кум! Ну и за каким лешим нас занесло сюда, дураков старых? — поспешил вмешаться Калина. — Это ж наши казачата веселятся, и управляет ими твой сын. Пошли, пошли! — Он потащил Нефеда Мироныча за рукав к двери.
— Ну, придешь ты у меня домой, — вращая белками, грозился Нефед Мироныч, — мы с тобой погутарим, бродяга!
Яшка заложил руки назад и, как бык, наклонив вихрастую голову, двинулся на отца. Лицо его, с черными усиками, побледнело, в темных глазах сверкали злые огоньки, на лакированных сапогах, на бронзовой цепочке вспыхивали блики, белая рубаха была полурасстегнута, шаг — крупный, уверенный. И в этом блеске наряда его, в тяжелой, смелой поступи было что-то значительное, привлекательное и страшное.
Все расступились перед ним, и каждый ждал, что произойдет. Но атаман решительно дернул за руку опешившего кума, и оба скрылись за дверью.
Федька, взяв гармошку, тихо сказал Леону:
— Вот он, настоящий Яшка! И это он — молодой. А как оперится? — И заиграл плясовую, весело подмигнув Насте.
Та улыбнулась и пошла по комнате, отбивая чечетку.
Долго продолжалась вечеринка. Когда расходились по домам, Яшка провожал Оксану. Он был хмур и молчалив и со стыда готов был отречься от отца.
— Это вы всегда так с отцом разговариваете, Яков? — спросила Оксана.
— Нет. А что?
— Нехорошо. Тем более при посторонних людях.
Яшка пожал плечами и сказал тихим, искренним голосом:
— Он оскорбил вас, а это все одно, что мне дать пощечину. Скажу по правде, Оксана: я хотел ударить его. Доведись нам еще так говорить, мы подеремся. Вы слышали мои слова в саду возле речки. Как хотите думайте обо мне, но вы мне дороже родного отца, Оксана, и нравлюсь я вам или нет, а без вас мне жизнь — не жизнь.
Оксане хотелось сказать, что она не думала об этом и думать не будет, но у Яшки было такое мрачное настроение, что она боялась, как бы он не наговорил ей дерзостей. И она промолчала.
Яшка понял это по-своему и продолжал:
— Вам сейчас мои слова, может, не по душе придутся, но мне нечего таить от вас. В следующий раз вы меня тут не застанете.