Семка подошел к Нефеду Миронычу, чтобы развязать ему руки, но тот начал ругаться:
— И ты бил меня? Ну, погоди, разбойник!
— Тогда не буду развязывать, — вызывающе ответил Семка.
— Ну, ну, развяжи, Сема! Ты не серчай. Ох! Ну, ладно, попомните вы меня, лапотники окаянные! Ох! — стонал и ругался Нефед Мироныч.
Подошла Алена, стала помогать Семке.
— Ох, дочка, все отшибли, дьяволы! Господи, да за что же это, а? — начал слезливо жаловаться Нефед Мироныч.
— Вы не умеете с народом обходиться, батя, — ответила Алена. — Вам ток палили? И теперь чуть не дошло до этого. Эх, батя! Смотрите, Яшка вон разговаривает, и все его слушают, а вы…
— Ну и черт с ними! — вдруг опять обозлился старик, но тут же обмяк, заохал и, когда Семка отошел в сторону, зашептал дочери: — Подранил я сынишку Дубова. Нечаянно, в саду, из ружья. Передай Яшке: пускай домой скачет, не то Егор… Может, и матери нашей уже нету в живых.
Алена испуганно отступила от отца, с отвращением посмотрела на его грязную бороду, на измазанное кровью лицо.
— Зверь вы, не человек! — невольно вырвалось у нее.
Отозвав Яшку, Алена передала ему о случившемся, и Яшка сказал:
— Егор такой: он чуть что — и за шашку. Давай-ка садись на коня и мотай к Василь Семенычу. Мне тут надо уладить.
— Что вы с людьми делаете, Яков? На что это похоже?
— Я ничего, а отец, сама видишь, из ума выжил. Ну, живо в хутор!
Алена села верхом на коня и помчалась в хутор, а Яшка продолжал улаживать дело с работниками. Он предложил им новые условия: если косарь скосит за день десятину, он получает на двадцать копеек больше прежнего, а нет — по старой расценке.
— Не согласны — завтра я нанимаю воронежских людей, — твердым голосом заявил Яшка.
Батраки посовещались. Каждый знал, что скосить десятину за день не всякий может, что и в этом случае мал будет заработок. Не хотелось уступать Яшке, но кругом так много ходило людей, готовых работать на любых условиях…
— А что им делать? У них, у воронежских, дома тоже остались детишки голодные да оборванные и ждут тятьку с деньгами, — говорил Ермолаич и посоветовал согласиться с предложением молодого Загорулькина.
С этого дня Яшка взял управление хозяйством в свои руки.
Нефед Мироныч больше не перечил ему.
Глава восьмая
Страда кончилась.
Последние мешки опорожнил Игнат Сысоич в закрома и, разровняв зерно, удовлетворенно перекрестился.
— Благодарю тя, господи, Николай-чудотворец, великому делу помощник. Не забыл и нас, грешных.
Заперев амбар, он заглянул в конюшню, не приехал ли Леон со степи, и зашел в старую летнюю кухню, к Ермолаичу. Тот чинил ведра, надоедливо стуча молотком по рейке.
— Ты скоро? Пошли вечерять.
— Еще две цыбарки осталось, сейчас.
Игнат Сысоич устало вошел в хату.
В печке в большом чугуне глухо булькала, шипела, побрызгивая, вода. Пахло вареной картошкой.
— Ну, мать, прибрались теперь, господь дал. Хворосту еще из лесу привезти — и все.
— Ну, и слава богу. Хоть какой, да конец.
Во дворе на кого-то залаяла собака. Послышался приятный низкий голос:
— Волчок, дурак, не узнал? Ай-я-яй, какой же ты злой!
Игнат Сысоич вышел из хаты, зашумел на собаку.
— Пошел, Волчок! Вот я тебя!
От калитки шел крупный человек, издали шутливо говорил:
— За сколько времени собрался, а он не пускает во двор, не признает за родича.
Игнат Сысоич, узнав гостя, засеменил навстречу.
— A-а, Илюша, зятек! Давненько, давненько. Ну, здравствуй, сынок. Мать! Да гостя ж дорогого встречай! Сидишь там!
Марья выбежала из хаты, звенящим голосом радостно заговорила:
— Сыночек дорогой! Вот порадовал для праздничка!
Вошли в хату. Гость обвел прихожую большими голубыми глазами, слегка сощурив их от тусклого света каганца, повесил картуз и, поправив рукой светлые короткие волосы, тяжело опустился на лавку.
Это был Илья Гаврилович Чургин, муж старшей дочери Дороховых Вари и старший конторский десятник рудника Шухова. Три года назад на базаре в городе он случайно познакомился с Игнатом Сысоичем, потом приехал в Кундрючевку и вскоре сделал Варе предложение.
Колебались Дороховы отдавать дочь за шахтерского человека. Слишком нехорошая молва укоренилась в народе о бездольной шахтерской жизни. Игнат Сысоич, однако, разведал, что Чургин был не обычным шахтером, а человеком, близким к рудничному начальству, имел хорошую голову и неплохо зарабатывал. И уговорил Марью отдать дочь за него. Потом уж они узнали, что зять не пьет и в карты не играет, и не раскаивались, что породнились.