Чургин работал на шахте с детства. Давно-давно, когда он еще босой бегал в школу, отец его, бросив свое безлошадное хозяйство, пешком пришел с ним из-под Воронежа на рудники, поступил на шахту, а маленького Илюшу устроил в местное училище, надеясь вывести в люди.
Юный Чургин успешно окончил четырехклассное городское училище, хотел было поступить в пятый класс реального училища, но заработка отца для семьи из пяти душ нехватало, и он устроился мальчиком в контору шахты. Однако это увеличило доход семьи лишь на несколько рублей в месяц. Потом отец стал жаловаться на ноги и поясницу, часто болел. И пятнадцатилетний Чургин полез в шахту.
Через два года старик Чургин пошел на работу совсем больным, а подняли его на-гора мертвым. Немного спустя чахотка унесла в могилу и его жену.
Илюша отправил двух малолетних сестер на родину, к деду, а сам задержался на шахте, в надежде подработать немного денег и вернуться в село, да так и остался здесь. С этого и началась его самостоятельная молодая жизнь. В шахте ему приходилось сносить грубость и подзатыльники от подрядчиков, в казарме не давали отдыхать пьяные гульбища шахтеров. По воскресеньям он, чтобы немного забыться, начал было ходить в церковь, а потом зачастил в библиотеку-читальню. Там было тихо и пусто, никто не мешал читать. Старик-библиотекарь заинтересовался строгим, мечтательным юношей, и вскоре у Чургина под подушкой появились книги о путешествиях, журналы «Нива» и «Вокруг света», которые он читал больше ночью, когда казарма затихала, читал при слабом свете коптилки, до рези в глазах, до тех пор, пока сон не смыкал утомленные веки.
Позднее библиотекарь стал давать Чургину книжки по горному делу, в свободное время охотно беседовал с ним, говорил не только о книгах, но и о политике, о направлении выходивших в Петербурге газет и журналов, а при случае знакомил с местными интеллигентами. Чургину не стало хватать суток, чтобы успеть сделать все, что хотелось.
Но скоро ему прискучили и беседы со стариком-библиотекарем, который начинал повторяться, и неизменные споры интеллигентов о земских делах и благотворительных заведениях. Чургин стал искать приятелей там, где работал. Старые шахтеры обратили на него внимание, учили его своему шахтерскому мастерству. С годами ученик превзошел своих учителей. Молодого Чургина стали зазывать подрядчики, давали сносно заработать, а главное — о нем заговорили на шахте как об одном из самых знающих и понимающих дело шахтеров. Сам хозяин рудника Шухов, познакомившись с умным, хорошо грамотным, непьющим шахтером, начал благоволить к нему, часто беседовал с ним и вскоре назначил его старшим конторским десятником, поручив руководить углублением шахты. Теперь Чургин был уже не прежним скромным Илюшей, занятым своими книжками, а влиятельным у самого хозяина Ильей Гавриловичем, которого побаивались даже подрядчики.
Внешне Чургин ничем не выделялся среди других шахтеров, разве что высоким своим ростом.
Вот он, заложив ногу на ногу и тихо барабаня по столу правой рукой, сидит в хате Дороховых и слушает жалобы Игната Сысоича на неудачи в хозяйстве. Большая голова его слегка откинута к стене, взгляд задумчивых голубых глаз открытый, спокойный, бледное лицо холодно и строго. Видно, много испытал этот человек в жизни, и ему двух твоих слов достаточно, чтобы он уже понял все.
Вот и сейчас, устремив взгляд куда-то мимо Игната Сысоича, он, кажется, и не слушает его, потому что ему давным-давно известно все, о чем говорит тесть, а между тем он не пропускает ни единого слова, не перебивает его и не высказывает своего мнения.
И на работе так: стоит где-нибудь в стороне или лежит в забое и молча слушает, что говорят подрядчики. Врет подрядчик, изворачивается, стараясь оправдаться, а Чургин хоть бы глазом моргнул. Выслушает внимательно, а уж спуску не даст и оштрафует обязательно.
Спорить с ним и убеждать, что он ошибся, ни один подрядчик не решался. Коли Чургин сказал, стало быть сказал так, как надо, и никакая сила не заставит его отступиться и изменить свое решение.
Пока Игнат Сысоич изливал свои жалобы, Марья, скрывшись в другой половине хаты, прихорашивала кровать Настиным тканевым одеялом, которое подарила Оксана, наряжала подушки в наволочки из голубого сатина — подарок старшей дочери. Наведя порядок в горнице, сна и сама оделась в праздничное.
— Да мы успеем еще поговорить, сынок, пойдем-ка глянем на урожай, — услышала она голос Игната Сысоича.
Взяв с угольника под иконами стеклянную лампу, Марья заспешила в переднюю.