И опять в хуторе поднялся переполох. Люди хватали цыбарки, гремели ими у колодцев, истошно что-то кричали друг другу, и все спешили к Загорулькиным.
Немного позже на бугре запылал ветряк.
Ходили смотреть на пожар и Леон с Игнатом Сысоичем, и Степан Вострокнутов, и Егор Дубов, но кто был виновником пожара — никто не знал. Нефед Мироныч думал, что повинны Дороховы. Однако опросы и допросы атамана не дали никаких результатов.
Через неделю после пожара Леон получил постановление атамана о выселении из хутора.
И в последний раз слушали ребята, как играет на гармошке Леон. А играл Леон страстно, неутомимо и все старинные песни, тяжелые, надрывающие сердце. Внимали ребята тягостным этим созвучиям, бегали по клавишам неуловимо быстрые пальцы Леона, а песни стонали над хутором, неслись за речку, в степь.
Далеко-далеко в эту ночь было слышно гармошку.
Под Агапихиной хатой Леон делил последние минуты с Аленой. Он сидел наклонившись, хворостиной бесцельно чертил на земле непонятные линии, и на лице его была суровая грусть.
Рядом с ним, откинув к стене голову, сидела Алена, большими черными глазами печально глядела куда-то в безбрежную лунную даль.
— Чего ж ты молчишь? — глухо спросил Леон.
Алена не ответила. Все так же в мутную ночь смотрели ее глаза, блестели в рассеянном свете луны, точно стеклянные были.
Леон швырнул хворостину в сторону, взял Алену за руки.
— Жить же невмоготу так, Алена! Мочи нету, ты ж сама знаешь! — возбужденно заговорил он. Потом обнял ее, прижал к себе ее голову. — Разве мне не жалко тебя, своих? Жалко. И хутора жалко. Но ты сама видишь: не нужен я тут. Выгнали! Эх, Аленушка-а, краса моя ненаглядная! — ласкал он ее, нежно гладя по голове. — Я б волком завыл, ежели бы жизнь считалась с нашими слезами… Не надо плакать.
— Ничего… Я немного. Я уже, — торопливо утирая глаза кончиком белой косынки, отвечала Алена. — Ты не нужен тут — это правда. Я все вижу и знаю. Но теперь и я не нужна. Мне страшно. Я пропаду тут, Лева, а я жить хочу, — дрожащими губами шептала она, заглядывая ему в глаза…
Лишь на рассвете вернулся Леон домой. Долго он сидел возле печки, потом принялся за приготовленный матерью завтрак.
Отец с матерью укладывали в мешок необходимые вещи, вполголоса переговаривались:
— Иголку с ниткой положи, — беспокоился Игнат Сысоич.
— А то у Вари иголки нету?
— На всякий случай. А икону какую положить?
— Пантелеймона — она маленькая.
Наскоро поев жареной картошки и выпив кружку молока, Леон встал из-за стола и сказал:
— Ну, я готов. Что вы там шепчетесь?
— Да мы так, сынок, — запнулся Игнат Сысоич, — промежду собой, собираем тебе.
Мать тихо всхлипывала.
Прошло еще несколько минут. Игнат Сысоич стал в угол, поднял глаза на иконы.
— Попросим господа бога. Может, оглянется, на нас, грешных.
Все стали в угол.
Долго и усердно молилась семья Дороховых. Отрывистыми взмахами клал Игнат Сысоич на грудь широкие кресты, шепотом взывал к Спасителю, Николаю-чудотворцу, потом стал на колени, головой прильнул к холодной земле и все просил и просил оглянуться, смилостивиться, послать…
Смотрели со стен, из угла почерневшие лики скучными, безжизненными глазами, но не внимали этим исступленным мольбам житейским. Поднявшись с колен, Игнат Сысоич благословил Леона и хотел обратиться к нему с бодрым напутственным словом, но из груди, от самого сердца вырвались другие слова:
— Не думай, сынок, что избавиться от тебя хочу. Всех люблю я вас одинаково, детки мои родные, а ты… Одна надежда была, и та… А там и Настя уйдет. А чего мы без вас будем делать?! Эх! — не выдержал он и заплакал.
Потом благословила мать, надела на шею Леона маленький серебряный крест и заплакала в голос.
На кровати склонилась на подушки Настя, и плечи ее вздрагивали.
Отвернувшись к окну, стоял Федька.
Одна за другой катились по щекам Марьи горячие слезы, падали на кофту, на землю, и никто не мог остановить их и унять материнское горе.
— Ну, хватит, люди кругом, — глухо проговорил Игнат Сысоич, когда вышли на улицу.
Он шел торопливо, ссутулившись, опустив голову, точно ему было стыдно. Марья кончиком косынки то и дело касалась опухших глаз, в который раз объясняя Леону, как найти Чургиных.
— Прямо от станции — степом и степом. Она по левую руку будет, шахта.