Леон со злостью швырнул цыгарку на желтую дорожку бульвара, шагнул через низкую ограду и свернул в первый же переулок.
Стиснув зубы, не зная, что делать с руками, он шел по узкой улице быстро, порывисто, то и дело оступаясь, а мысленно все еще видел белолицего, изнеженного, как барышня, офицера и солдата с тоскливо-покорным выражением глаз. «Какое измывательство! Да у нас скотину больше уважают! Как же тут жить?» — возмущался Леон про себя.
Он почувствовал, что идет слишком быстро, и, замедлив шаг, осмотрелся вокруг. Впереди него у водоразборной колонки с ведром в руке стоял невысокий, начавший полнеть человек в жилете и с трубкой во рту. Леон подошел к нему:
— Дайте, бога ради, напиться. Запалиться можно — нигде нет воды.
— А ты меньше ешь, тогда пить не будет хотеться, — насмешливо проговорил человек в жилете.
— Да оно вроде и так не вразгонку едим.
Леон взглянул на незнакомца и опустил голову: «Где я его видел?».
Человек жил в маленьком домике против колонки. Пригласив Леона итти за собой, он велел ему подождать на скамейке у ворот и исчез во дворе.
Леон обратил внимание на выглядывавшие в окно зонтики герани, беглым взглядом окинул усадьбу. Домик стоял на свежем фундаменте из ракушечника и, видимо при ремонте был приподнят, старенькая железная крыша его была покрашена суриком, ставни подсинены, и Леону это понравилось. «Хозяин, видать, приготовился на зиму, как надо», — мысленно похвалил он владельца домика и вспомнил о хуторе. «Забыл бате сказать, чтоб матку в амбаре переложил. Не доглядит, еще завалится».
— Вот тебе целая кварта! — сказал хозяин, появляясь с большой медной кружкой в руках. — Только бы ты остыл малость, парень.
Леон и в самом деле был потный. Расстегнув ворот рубашки, он сдвинул картуз на затылок, вынул кисет и предложил его своему новому знакомому. Тот несколько раз потянул трубку и, убедившись, что она давно погасла, выбил из нее серый комочек пепла и набил махоркой.
Они разговорились. Леон объяснил, что он из хутора, что первоначально поехал, было на шахту, к зятю, но дорогой раздумал и приехал сюда, надеясь с помощью сестры и ее воспитательницы Задонсковой устроиться на работу.
— Ходил-ходил, думал, сам подыскать что-нибудь, а выходит — тут не устраиваться надо, а бежать отсюда без оглядки, — все еще не успокоившись, говорил он, сердито поблескивая глазами. — Тут и одного дня не прожить, как я сегодня насмотрелся. Так и хотелось тому офицеру свернуть морду набок, — и он рассказал о случае на Платовском проспекте.
Хозяин домика серьезным тоном спросил:
— И здорово умеешь сворачивать?
— Здорово не здорово, а если ударю — навряд ли поднимется.
— Ого! А морды-то стоящие? Не гоже ведь руки пачкать о всякую шваль.
Леон хмуро взглянул на своего собеседника и опять подумал: «Где я его видал? Усы-то, усы!.. Постой, а это не учитель, что был у Оксаны? Оно и есть», — решил Леон и спросил:
— Я извиняюсь, вы не учитель? У Оксаны были, у моей сестры.
— Я? Нет, не учитель. Знаешь что, Леон? Воду ты не выпил, заговорились, да и ни к чему теперь. Пойдем-ка чайку хлебнем по стаканчику, — предложил хозяин и, выплеснув из кружки воду, направился в дом.
Леон пожал плечами и последовал за ним.
Лука Матвеич Борщ, хозяин домика, был народным учителем, но работал токарем в депо станции Новочеркасск. Профессиональный революционер-интеллигент, он поселился в столице области Войска Донского, чтобы отсюда руководить созданием марксистских организаций на юге России, а работать устроился токарем. Жил он скромно, изредка выезжал из города, и было принято считать, что у него нет ни друзей, ни врагов, и что он — неисправимый домосед. Сорокалетний, уже лысеющий, Лука Матвеич ничего не имел против такого мнения о себе, а, наоборот, старался его укрепить. Но немногие из его приятелей, с которыми он на окраине или за городом читал книжки, держались о нем другого мнения. Знали его и некоторые семинаристы и реалисты и считали желанным гостем на своих вечеринках.
Леона Лука Матвеич узнал сразу, а слышал о нем от Оксаны, но привычка подпольщика не позволяла ему называть себя. Поэтому он сначала сам расспросил хорошенько Леона, и уж потом сказал:
— То, что ты с Кундрючевкой покончил, — это хорошо. Но то, что зятя не послушался, — это плохо, Леонтий, совсем нехорошо, — журил его Борщ, задумчиво помешивая ложечкой чай в стакане. — Какую здесь работу можно найти? По ремонту пути — мастеру на водку больше выставить надо, чем заработаешь? Винные бочки из подвала в подвал катать — это не работа. Дворником или швейцаром — это не для нашего брата, тем более для вас, молодых. Оно можно бы в депо тебя устроить, но пришлось бы рассчитать какого-нибудь подручного, а это тоже не гоже. Разве что кочегаром на паровоз?