Как и у соседей, квартира Чургиных состояла из одной небольшой комнаты. Справа от входа возле глухой стены была печь с коробом. Дальше от нее, в углу, завешенная длинным цветным пологом, стояла кровать; на ней, между разведенными половинками полога — розовое тканевое одеяло, стопка подушек в синих наволочках. Слева от входа, в углу, — шкаф для посуды; дальше, между двумя окнами, стол под серой клеенкой. В четвертом углу, против кровати, — иконы, завешенные с боков полотенцами, подвязанными голубыми бантами; под ними — угольник, покрытый белой вязаной скатертью. И, наконец, между угольником и кроватью, у третьего окна, — бамбуковая этажерка с книгами. Не очень-то богатое было убранство квартиры у Чургиных.
Леон был немного разочарован. Он ожидал, что у Чургина, если и не такие хоромы, как у Оксаны, то, по крайней мере, большая, просторная квартира, а оказалось, что тут негде поставить даже вторую кровать. И он еще раз увидел, как далека Оксана от его родных и даже от Чургиных. Но ему не хотелось говорить сейчас об этом, и он только бегло несколько раз посмотрел на этажерку и сказал:
— Ничего квартирка, для двоих хватит.
— Хватит и для четверых, считай! Ты же насовсем, я думаю? — спросила Варя из-за полога, где укрылась кормить ребенка.
— Собирался не в гости, а как получится — не знаю.
Раздевшись, Леон умылся с дороги, причесал волосы.
Еще раз глянув в окно, на шахту и ее окрестности, он подошел к этажерке и стал рассматривать книги. Он брал их осторожно, медленно листал страницы и бережно ставил на место.
Варя готовила обед, расспрашивала о родных, о знакомых, интересовалась, кто из ее подруг вышел замуж и за кого, и Леон только успевал отвечать. Потом он сказал:
— А ты знаешь, откуда я сейчас приехал? От Аксюты — Ксани теперь она стала. У нас и имен таких нет в хуторе.
Варя похвалила его, что он навестил Оксану.
Леон улыбнулся.
— «Навестил», — виновато повторил он. — Работу искать ездил в Черкасск, да ничего не вышло, вот и очутился у вас.
Варя широко раскрыла глаза от удивления. Она была старше его на два года и хорошо знала его характер — настойчивый, твердый. А он вот, решив ехать на шахту, повернул к Оксане. И Варя только покачала головой.
— Так ты можешь и с шахты повернуть куда-нибудь, будешь скакать с места на место, — сказала она с упреком.
— Отсюда некуда скакать, сестра! — тем же виноватым голосом проговорил Леон. — Выгонят, тогда дело другое.
Леон успел вдоволь наговориться с Варей, у него давно слипались глаза, но ему хотелось дождаться зятя, и он не ложился, да и в казарме, в холостяцкой половине, был такой шум, что свежему человеку не скоро бы удалось уснуть.
Часов около девяти дверь тихо отворилась, и в комнату скорее втиснулся, чем вошел Чургин. Леон, читавший журнал «Нива», обернулся, пристально посмотрел на него. До пояса мокрый, в больших сапогах, с лампой-бахмуткой в руке, он стоял, как великан, головой касаясь притолоки дверей; на его широких брезентовых шароварах блестели мелкие частицы угля. Леон заметил, что зять похудел, скулы его резко обозначились; нос изогнулся по-орлиному, но голубые глаза попрежнему смотрели ясно, и было в них, глазах этих, в этой просторной черной одежде, в том, как он стоял, прямой, суровый, что-то сильное и неистощимое. «Да, немного ходит таких по земле! После него и чертополох не подымется», — подумал Леон.
— A-а, да тут с гостями! — тихо промолвил Чургин и устало улыбнулся. — А я только сегодня вспоминал о Кундрючевке, о тебе. Вот привязали, думаю, парня! Ну, молодец, брат, что решился.
— А тебя где это привязали до девяти часов? — шутливо спросила Варя. — Вот, Лева, полюбуйся им: с пяти часов утра на пирожке с огурцом. Пропасть можно от работы такой.
Чургин поставил лампу за печку, достал карманные часы и сверил их с будильником. Карманные показывали без четверти девять, а будильник — восемь.
— Во-первых, милая, не до девяти, а до восьми по твоим часам, а во-вторых, не на одном пирожке, а на четырех. — Он завел будильник, поставил стрелку по своим часам. — Ну, а теперь будем считать, что я дома уже сорок пять минут.
— Считай, считай, может начальство упряжку лишнюю присчитает.
Чургин умылся, переоделся за пологом и умиленно заглянул в люльку.
— Не захотел отца ждать, красный перчик? — тронул он одеяльце, но Варя прогнала его от люльки, чтобы не разбудил малыша. — Ну, здоров, брат, теперь руки чистые, — подошел он к Леону. — Как же это ты решился? А я тут лебедку делаю специально, чтобы поднять тебя на-гора из хутора.