Леону ничего не оставалось, как выпить. А через минуту он огласил улицу звуками гармошки, и веселая толпа пошла, закружилась в неистовом плясе, и впереди всех плясал старик-шахтер с лампой в руке.
Иван Недайвоз одобрительно хлопал Леона по плечу, что-то говорил ему, но Леон ничего не слышал. Одна девушка подошла к нему, громко сказав над ухом:
— Сыграй какую-нибудь песню, а то они упадут скоро от пляски.
Леон искоса посмотрел в ее усталые голубые глаза и заиграл старинную песню.
То была Ольга.
На другой день, одевшись в шахтерский костюм Чургина, Леон пошел на работу.
Была гололедица. Разыгравшийся к рассвету ураганный ветер срывал с крыш, точно пушинки, ветхие доски и железные заплаты, швырял их на землю и громом гремел по улице. Ледяная крупа немилосердно била в лицо, в глаза; ветер, пронизывая насквозь одежду, валил с ног.
Продрогнув, Чургин и Леон добрались наконец до шахты и укрылись в низком, переполненном рабочими здании.
Леон несмело остановился у двери, осмотрелся и увидел одно из сооружений шахты — нарядную. Она была довольно просторна, имела два оконца, одну дверь, освещалась двумя тусклыми коптилками и, может быть, только этим и отличалась от какого-нибудь сарая скотопромышленника. Потолок был исчерчен сажей, земляной пол — в выбоинах и пыльный, как проселочная дорога, глина со стен местами обвалилась, в щели свистел ветер. Из огромной раскрытой печи било голубое пламя, и угарный газ от него, смешиваясь с табачным дымом, сизым туманом плавал над головами рабочих.
Смотрел Леон на этот грязный сарай, на шахтеров, и ему хотелось подойти к каждому и пощупать: да люди ли это? В излатанных, кожей обшитых на коленях и ягодицах лохмотьях, в телячьих черевиках вверх шерстью и в лаптях, изможденные, с большими синими кругами под глазами и выдавшимися кадыками, они производили впечатление людей, которых за неискупимую вину заточили в подземелье и вот, на устрашение другим, подняли на-гора всех скопом: смотрите-де на них и обретайте разум. Он отвел взгляд в сторону, но и оттуда на него смотрели сверкающие глаза, и он читал в них: «Куда ты лезешь, парень?»
Леону стало не по себе.
Дверь с шумом отворилась, и в нарядную, как ветер, ворвался Иван Недайвоз. Лампа его каким-то чудом горела, и от нее винтом шла струя копоти. Ногой наступив на фитиль, он погасил ее, лихо сбил на затылок старый картуз и весело бросил:
— Здорово, братва! Не опоздал? — но, увидев Чургина, притих и поправил картуз.
— Гудка еще не было, — ответил ему кто-то.
— С тебя и опоздания как с гуся вода, — засмеялся другой.
Леон тронул Недайвоза за рукав.
— A-а, братуша! Здорово! — подал ему Недайвоз свою большую руку. — И ты к нам?
Леон отвел его в сторону, тихо спросил:
— Эти люди давно работают под землей? Погляди: в гроб и то краше кладут. Оборванные, худые.
— Это ты, братуша, приглядывайся, а я на них насмотрелся. Раз худые — значит будут толстые, если не подохнут к тому времени. Да брось ты про это. Куда ж он тебя думает определить? — спросил Недайвоз, понизив голос и кивнув в сторону Чургина. Тот отдавал распоряжения подрядчикам и десятникам.
Недайвоз начал расспрашивать о Кундрючевке, о знакомых, и Леон не успевал отвечать на его вопросы.
— А дед Муха все головлей ловит? Люблю старика. Смирная душа, — сказал Недайвоз и тут же добавил: — Но с такой жить нельзя: задушат.
Чургин, окончив свои дела, позвал их:
— Пошли. Идем, Иван Филиппыч.
— Сейчас. Я догоню. Жемчужников! Давай наряд, а то так полезу.
Жемчужников наказывал что-то своим рабочим. Пренебрежительно скосив глаза на Недайвоза, он спросил насмешливо:
— А с тобой что — свиней пас, Иван Филиппыч?
Соперник Недайвоза по уличным дракам, зарубщик Степан с приятелями, громко засмеялись, начали отпускать по адресу Недайвоза злые шутки.
Смуглое, иссеченное углем лицо Недайвоза потемнело, он поднял голову и стал выше всех.
— Ка-кой гад шипит там! — гневно сказал он. — Или он ждет, чтобы я вырвал его сучье жало?
На этот раз захохотали друзья Недайвоза, предупредительно окружая своего атамана.
Степан, подзадориваемый Жемчужниковым, тоже поднял голову, выступил вперед и остановился, расставив ноги.
Недайвоз подошел к нему, вызывающе крикнул:
— Ну, кажи свой гадючий язык!
Загудел второй гудок, и шахтеры заторопились выходить. Драка была отложена.
Леон стоял у ствола и с волнением ожидал спуска в шахту. Перед ним была огороженная сеткой яма, движущийся трос, дубовый засов, преграждавший вход в клеть, и две коптилки на стальной сетке, надоедливо бросавшие в глаза красноватый свет.