А три стрелка и новички с пулеметом устроились на высотке, с которой далеко просматривалась дорога. Это группа прикрытия, на случай если Михаилу с автоматчиками придется с боем выходить из засады. Все выверено, рассчитано. И все-таки страшно было ждать боя с неизвестной силой. Не то что ночью, когда и напасть и уйти можно незаметно.
— Самое главное, чтоб у них не было собак, — говорил Михаил, поудобнее устраиваясь за огромным березовым пнем, окруженным молодыми березками, которые так хорошо маскировали.
Дмитрий Артемьевич, лежавший справа, недоуменно посмотрел на своего командира: мол, почему такой страх перед собаками?
— Видите ли, если у них окажутся и собаки, то нам трудно будет выходить из боя, — пояснял Михаил, — ученую собаку застрелить нелегко. Как начинается стрельба, она ложится и ползет на брюхе… А гранат у нас нет.
— Значит, надо стараться застрелить ее, еще пока не спрыгнет с машины.
— Но вдруг они на подводах или на мотоциклах?
— Это уже хуже.
— Тихо, товарищи! — поднял руку Иван Бойко, всегда раньше других улавливавший посторонние звуки. — Идет машина.
Все настороженно застыли. Бойко еще немного послушал и уверенно заявил:
— Груженая. Кажется, наш «газик».
— Только одна машина? — спросил сибиряк.
— Думаешь, на тебя целую автоколонну отправят? — прищурился Михаил. — Я уверен, что они знают, сколько нас. Бежало из-под расстрела семеро. Двух отделений автоматчиков на семерку каких-то там бандитов вполне достаточно. Ведь так они должны рассуждать, Дмитрий Артемьевич?
— Конечно же, мы для них только бандиты, — ответил Соколов.
Гул машины быстро приближался и прижимал партизан к земле.
— Зря окопчика не отрыли! — пожалел Михаил. — Целые сутки лежали без дела!
— Поздно жалеть. Учтем на будущее, — заметил Соколов.
— Если это будущее у нас еще будет… — уныло возразил Бойко.
— Не хныкать! — оборвал его Михаил. — Первым стреляю я в мотор или шофера. Машина остановится, Дмитрий Артемьевич даст очередь по передней части кузова, Ефим — по задней. А ты, Иван, жди, пока начнут прыгать на землю. На лету их бей. Без команды не стрелять.
Из-за поворота, скрытого ольшаником, на бешеной скорости, словно кем-то преследуемая, вынеслась старенькая, облинявшая автомашина.
— «Газик»! — торжествующе подтвердил свою догадку Бойко, крепче прижимая к плечу автомат.
Грузовичок так несся, что казалось — промелькнет, и выстрелить не успеешь.
— Боится шофер, вот и жмет, — заметил Бойко, бывший водитель армейской машины. — На большой скорости труднее попасть.
— Братцы! — вдруг громко воскликнул Соколов. — А воевать-то не с кем. Машина с грузом, но без людей.
— Не стрелять без моей команды, — еще раз напомнил Михаил, а сам стал целиться.
Когда грузовик поравнялся с засадой, Михаил выстрелил подряд два раза, но не в радиатор, как хотел вначале, а в переднее колесо. Машина круто вильнула влево. Шофер тотчас распахнул дверцу и выскочил из кабины. А грузовичок сорвался с дороги в кювет и перевернулся. Шофер упал в кювет и заорал:
— Не стреляйте, ребята! Не стреляйте, я свой! Я русский! В машине винтовки да ящики с патронами и гранатами. Скорее забирайте!
— А куда нам спешить? — нарочито развязно ответил Михаил. — Или еще пойдет машина?
— Нет. Они боятся!
Михаил через плечо скомандовал:
— Товарищ Соколов, зовите оттуда четверых, забирайте трофеи. — И снова обратился к шоферу: — Ну, иди сюда. Расскажи… не валяй дурака, опусти руки, — сказал Михаил. — Чего хромаешь?
— Ногу ушиб. Прыгнул неудачно, — ответил шофер, входя в березнячок, где на пеньке сидел один-единственный партизан с винтовкой на коленях.
Шоферу он показался черным как негр.
— Здравствуйте! Меня зовут Степан Горох. Я работал шофером в райпотребсоюзе. Эвакуироваться не сумел — семья большая. Теперь немцы заставили опять сесть за руль.
— Заставили, — склонив голову и хитро улыбаясь, сказал Михаил, — или сам пошел, сейчас установить трудно. Важно другое: как будешь работать.
— Да как, — развел руками Степан. — Мое дело крутить баранку. Семья-то у них, можно сказать, на прицеле. Чуть что, сразу…
— Степан! — строго заговорил командир. — Ты был комсомольцем?
— Не был. Но… — Степан замялся было, но потом решился. — Я закладывал немного. И меня не приняли. А только неправильно это, товарищ командир. Если не комсомолец, то уже и не наш, не советский, значит?