В этот же день отряд на трех лодках отправился вниз по течению. Элю взяли в качестве санитарки. А Чугуев, Стародуб и доктор с тремя бойцами остались хозяйничать в лагере.
По опушке леса мела колючая стремительная поземка. В лесу было тише, но все равно руки и ноги мерзли. Приходилось пританцовывать, переминаться с ноги на ногу и дуть на руки. А командир и комиссар с рассвета стояли в ольшанике, рассматривали в бинокль село, казармы в километре от села и развороченную землю чуть в стороне от казарм — место, где были окопы. Были. Но где они начинались и где кончались, попробуй теперь узнать. На месте боя взорвалось не меньше десятка бомб, которые все разворотили, все перековеркали. И тем не менее Михаил надеялся, что командирский окопчик цел. Стародуб ушел с поля боя последним. Знаменосец закапывал знамя уже будучи тяжело раненным. В полночь немцы прекратили артиллерийский обстрел, и Стародуб ушел из окопа в лес. А утром едва ли немцы еще стреляли. Ведь казармы и окопы вокруг них не проявляли никаких признаков жизни. Так рассуждал Михаил, вспоминая рассказ Стародуба. И все же тревога не покидала его. Казармы действительно оказались занятыми фашистами. За полдня Михаил насчитал двенадцать немецких солдат, которые крутились, в основном, возле крайней казармы. А ровно в час дня из села показался целый взвод, с бравой песней шедший по проселочной дороге к казармам. По форме Михаил никак не мог определить, какого рода войск эти солдаты. Вооружены они были автоматами. Только командир шел с пистолетом на боку.
Взвод еще был далеко, а обе двери крайней казармы раскрылись нараспашку.
— Непонятно, — только и сказал Михаил, передавая бинокль комиссару.
Но долго комиссару не пришлось пользоваться биноклем. Немцы на ходу разделились на две группы и вошли в открытые двери казармы. А минуты через три они стали выводить оседланных коней.
— Кавалеристы! — вскрикнул Михаил и, выхватив бинокль, прилип к окулярам.
Дмитрий Артемьевич с доброй улыбкой сказал:
— Ты смотришь на них голодным волком!
— Сейчас бы вскочить вон на того вороного с белыми копытами и ускакать в степь, — отвечал Михаил, глотая слюну. — Ветер в ушах поет. Крылья вырастают.
— Да-а, представляю, что бы ты творил, если б тебя в степь во главе кавалерийского отряда пустить по тем местам, где Щорс водил свои полки! — явно любуясь другом, промолвил Дмитрий Артемьевич.
— Не было бы фашистам покоя ни днем на ночью! — услышали оба у себя за спиной и резко обернулись.
Рядом стояла Эля с солдатским котелком в руках.
— Меня послали к вам с чаем. Вот хлеб и сало, поешьте, ведь вы с самого утра…
— Что за чай! — сердито и встревоженно спросил комиссар. — Вы что там, костер развели?
— Ребята ходили в лес, за три километра отсюда. Там дым по лесу расходился, — пояснила Эля. — Но ведь согреться вам надо.
— Смотрите, смотрите, как он скачет! — воскликнул Михаил, опять приставив к глазам бинокль.
— Да, они-то скачут здорово, — задумчиво ответил комиссар, подавая Михаилу кусок хлеба с салом и жестяную кружку чаю. — А как мы будем от них скакать, если не сумеем подойти бесшумно?
— Никакого шума, конечно! — отрезал Михаил. — Вот же Элеонора Семеновна подкралась к нам так, что и не заметили. — И, передав Эле бинокль, он кивнул Дмитрию Артемьевичу, и они уселись возле чайника.
— Смотрите, Эля, и считайте лошадей и солдат, попросил комиссар. — Может, мы ошиблись.
— Вы сколько насчитали?
— Сорок два коня, — ответил Михаил. А солдат с ефрейторами тридцать шесть.
— Значит, у них шесть командиров? — сделала вывод Эля, глядя в бинокль. — А где же спрятано знамя?
Михаил, залпом выпив свой чай, встал, чтобы показать, где что расположено.
Дмитрий Артемьевич нарочно остался возле чайника. Он знал, что значит для Михаила Эля, хотя и не подавал никакого вида.
Через полчаса Эля с большой неохотой ушла к отряду. Немцы водили лошадей не больше часа. Увели их обратно. А сами, зябко поеживаясь, возвратились во вторую казарму. Тут они и остались ночевать.
Ночь пришла холодная, ветреная и, на счастье партизан, мглистая. В такую ночь можно подойти к часовому вплотную — и не заметит.
Михаил предложил после того, как найдут знамя, выкрасть лошадей. План его был дерзок и короток. Снять часовых. И, не поднимая большого шума, чтоб не разбудить солдат, вывести лошадей. А уж если в казарме, в которой ночевали солдаты, что-нибудь заметят, открыть огонь, отрезать путь к конюшне.