Вдруг раскрылась дверь, и на балкон из комнаты выскочил мальчуган, вероятно, сын домохозяина: так он был похож на него. Он, как пуля, пролетел мимо меня, добежал до садовой калитки и принялся трясти ее. Калитка была заперта; в сердцах бросился было обратно, но увидел меня, подбежал как к давнишнему знакомому и обнял меня.
— Если б я мог войти в сад, я принес бы тебе абрикосов.
— А почему не вошел? — спросил я, гладя его хорошенькую головку.
Он посмотрел на меня своими большими голубыми глазенками и с досадой произнес:
— А дверь заперта! Ты не знаешь, что за черт эта Цовик; всегда закрывает за собой калитку, боится, чтоб я не вошел. Ты, говорит, портишь цветы. Разве я из таких, скажи сам?
Не знаю, почему шалуну вздумалось привести в свидетели меня.
— Как тебя зовут?
— Котот![64] — ответил мальчуган и улыбнулся.
— Котот? Недурное у тебя имя!
— Но я хороший мальчик, — произнес он с гордостью. — Отец прозвал меня медвежонком. Сам посуди, разве я похож на медвежонка?
— А ты видел медвежонка?
— Видел! К нам во двор приводили… Ой, ой, какие у него мохнатые лапы! Скажи, разве у меня мохнатые руки?
И он положил мне на ладонь свои красивые ручонки.
— Нет, не мохнатые.
— А почему меня зовут медвежонком?
— Я скажу отцу, чтоб тебя больше так не называли.
В знак благодарности он вновь обвил мне шею руками и крепко поцеловал.
— Скажи отцу, что Цовик врет: ведь я не порчу цветов, ты ведь знаешь, а?
— Знаю. А как отец?
— Сердится, запрещает ходить в сад и есть фрукты!
— Ну, так я скажу отцу, что ты умный мальчик, попрошу, чтоб тебе позволили ходить в сад и не запирали калитку.
Мальчик, по-видимому, остался доволен моим обещанием.
— А ты скажи еще отцу, что и мама умная; попроси, чтоб и ее дверей не запирали на ключ. Она теперь в комнате, я хотел пойти к ней, а дверь заперта, — произнес мальчуган с такой грустью, что мне стало не по себе.
— А почему запирают ее на ключ?
— Не знаю… Мама все кричит, плачет… И я тоже плачу…
На глазах у ребенка навернулись слезы.
— Сейчас она в комнате?
— Да… Далеко там… Отец не позволяет ей выходить оттуда.
В эту минуту два голубя слетели на изгородь сада. Мальчуган, забыв про свое горе, лукаво посмотрел на меня, прищурил глазенки и знаком дал мне понять, чтоб я молчал. Изогнувшись всем телом, он стал подкрадываться к голубям… Но они оказались хитрее малыша. Заметив в засаде врага, вспорхнули и уселись неподалеку на дупле срубленного дерева. Мальчик опять за ними… Вскоре голуби и мальчик скрылись из виду. Мне редко приходилось встречаться с таким живым и резвым мальчиком.
«Домашние тайны выведай у ребенка», — говорит поговорка. Теперь я стал понимать, хотя и смутно, почему не появлялась хозяйка: ее намеренно держали взаперти.
Цовик, вероятно, сидя на яблоне, заметила меня. Она принесла в корзине самые отборные плоды и предложила мне:
— Выбирай по своему вкусу!
— Все хороши! Ты плохих не нарвешь, — ответил я, глядя на ее раскрасневшееся лицо. Она усмехнулась и быстро скрылась: на балкон вошли Аслан и отец.
— Вы, молодые, счастливее нас, — молвил Берзен-оглы, заметив корзину, — вам незнакомы еще невзгоды жизни.
Потом он продолжал, обратившись к Аслану:
— Посмотрите, как они умеют оказывать уважение друг другу… Яблоки, конечно, принесла Цовик.
Аслан и Берзен-оглы вошли во внутренние комнаты и долго оставались там. Когда Аслан вышел, я спросил:
— Что там такое?
— Там больная… — отрывисто произнес он.
Глава 9.
НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ АВАНЦ
Вечером все собрались на балконе. Аслан сидел на миндаре, мастер Фанос подле него, а я на своем месте. Домохозяин то садился, то выходил, отдавал распоряжения.
На высокой деревянной подставке была установлена светильня в виде голубя, наполненная конопляным маслом; голубь давно почернел от масла и дыма. Горевший в его клюве фитиль озарял балкон тусклым зеленоватым светом.
Разговор шел, главным образом, о море: в какое время года оно неспокойно, где имеются пристани, перечисляли количество имеющихся лодок, сколько товару можно перевезти и в какое время года; разъяснения давал, конечно, Берзен-оглы. Он прекрасно был знаком с озером, и окружавшими его окрестностями, знал все заливы, берега, все пути сообщения с материком. На основании этих данных Аслан пришел к выводу, что два парусных судна могут вполне выполнить ту работу, какую проделывают бесчисленные челны и плоты.