— Кто он? — спросил я.
— Отшельник, — ответил с благоговением Берзен-оглы.
Мы остановились.
— А почему он убежал?
— Отшельники не желают видеть лица грешных.
При виде подобных людей мной овладевает непонятная грусть, тоска, поэтому я поспешил вернуться в келью. Лодочник отправился бродить по берегу.
Аслан не возвращался. Почему он так засиделся у игумена? Не думаю, чтоб святой отец угощал его.
Вернулся он лишь через час. Почему он задержался, о чем они беседовали там, — ничего не рассказал мне Аслан, но я заметил, что он был крайне недоволен. Швырнув шляпу в сторону, он улегся на пол, бормоча: «От этих идиотов ничего путного не дождешься…»
Он закрыл глаза и замолчал. Мне показалось, что он спит. Не желая мешать ему, я вышел из кельи, присел у стены на камень и стал глядеть на озеро. Ко мне подошел приставленный к нам инок. Он был еще молод, но волосы его уже были тронуты сединой.
— Вы местный житель? — спросил я.
— Нет, я издалека, — ответил он с грустью.
— Откуда?
— Из Старого Нахичевана.
— Получаете письма от родных?
— Родные не знают, что я здесь.
— Как так?
— Я тайком убежал из дому.
— А что заставило вас покинуть родину?
— Наш домашний священник много рассказывал о скитах, об отшельниках. Я слушал его и столь увлекся жизнью пустынников, что решил покинуть грешный мир и удалиться в пýстынь.
Я вспомнил моего учителя, отца Тодика. Он также когда-то вскружил мне голову рассказами о чудотворстве пустынников.
— А вы не думаете хоть раз побывать на родине, повидать своих?
— Тот, кто вступает в обитель, не имеет права покидать острова. Здесь он старится, здесь и умирает.
Последние слова инока прозвучали грустью стосковавшейся души.
Я заговорил о другом.
— Скажите, существуют ли на острове отшельники-чудотворцы?
— Раньше были.
— А почему теперь их нет?
— И теперь есть, но они не желают творить чудес… Люди должны верить и без чудес, тогда их вера будет истинной верой.
И он долго говорил на эту тему.
Но я почти не слушал его. Чудный вечерний закат очаровал меня. Последние лучи заходящего солнца, как бы наперекор свирепой буре, нарушившей дневной покой, освещали берега озера ярким пурпуровым блеском. Вдали виднелись живописные холмы и долины древнего Агиовта. В давние времена здесь были удельные земли царевичей из дома Аршакидов. Наследник престола жил всегда при отце в Араратской области, а прочие царевичи отсылались сюда, в Агиовт, во избежание могущих возникнуть распрей из-за престола. На этих холмах среди мрачных ущелий юные царевичи развлекались соколиной охотой, нарушая покой пещерных зверей. А ныне по этим местам носятся на своих скакунах с копьем в руке сыновья курдских беков, преследующие оленей… Я видел Аргеш, город князей Каджберуни, с именем которого связано много прекрасных дней и много горестных бедствий. Персы, агаряне, греки в течение столетий проходили чрез сей злосчастный город и подвергали его варварскому опустошению, а чего не смогли доделать вандалы, довершило безжалостное море — затопило все окрестные места, оторвало Аргеш от материка и поглотило его в своей пучине. Роскошные дома, заселенные множеством людей, погрузились на дно морское.
Лучи заходящего солнца освещали лишь вершину цитадели, возвышавшуюся словно клинообразный остров над лоном вод. Море со дня на день грозило поглотить последние остатки города князей Каджберуни и стереть последние воспоминания о нем…
Позвонили к вечерне. Инок пригласил в церковь. Но меня в эту минуту позвал Аслан.
Он по-прежнему лежал на полу.
— Что с тобой? — спросил я.
— Ничего, немного нездоровится, — ответил он и повернулся на другой бок.
— Вероятно простудились: слишком уж долго оставались в мокрой одежде.
Он ничего не возразил, только попросил открыть окна. Воздух в келье был спертый и стеснял дыхание. Но как открыть окна? Они находились слишком высоко. Я нашел какую-то подставку и поднялся. На окнах стекол не было; к рамам были прибиты гвоздичками темножелтые, исписанные листы бумаги; я сорвал их.
— Да это пергамент! Недостающие страницы в книге Мовсеса Хоренаци, которую мы видели в ризнице, — с негодованием промолвил Аслан.
Ночью ему стало хуже. Разболелась голова. Он жаловался на жажду, но свежей воды невозможно было найти здесь. Вода из озера и колодцев отдавала горечью. Чистую питьевую воду монахи вообще получали из снега, который зимой собирали в ледниках. Но в этом году водой не удосужились запастись. Был и водоем, куда стекала дождевая вода. Но водоем развалился, и вода в нем не держалась.