— Сегодня вечером я встречусь как с вашим пашой, так и с епархиальным начальником.
Ктитор был ошеломлен.
— А вы кто будете, позвольте узнать? — спросил член квартального совета.
— Я переводчик доктора-европейца, приехавшего в ваш город. Мы приглашены сегодня на ужин к архиерею. Там будет и паша.
Они стали относиться ко мне с особенной почтительностью.
Появление достопочтенного Симона с группой певчих прекратило наш спор.
Достопочтенный взял с собой только певчих, а остальных учеников распустил. Сегодня он приглашен к архиерею, так весь город должен знать об этом, а здесь собралось довольно много народу. Проходя мимо нас, учитель многозначительно кивнул головой ктитору и сказал:
— Сегодня будем петь «там»…
— Хвала тебе, почтенный Симон. Да не иссякнет голос твой, — ответил ктитор.
Достопочтенный подал знак, и дети запели:
— Прекрасная песня! Хорошо поют, — промолвил ктитор. — Владыко очень любит эту песню.
Не знаю, что было хорошего в этой бессмысленной и бессвязной песне, да и исполнение было прескверное.
Когда учитель удалился, ктитор сказал мне:
— Не человек, а золото наш Симон. С того дня, как открыл он школу, любо смотреть на наших сыновей! Раньше были головорезами, а теперь присмирели, словно овечки, пикнуть не смеют!
— Правду говорите?
— А чего мне врать? — обиделся ктитор. — Попробуй мальчуган пикнуть дома, мать сейчас же: «Учителю скажу». Ребенок со страху затрясется и смолкнет.
И здесь страх и страх! Мне пришла на память мать и школа тер Тодика: «Нужно бояться паши и архиерея, чтоб пребывать в послушании, чтоб не творить злого дела. Нужно бояться и учителя, чтоб научиться чему-нибудь и стать благонравным…»
Нашу беседу вновь прервала проходившая группа молодых людей; впереди выступали музыканты, за ними какой-то хорошо одетый мужчина в окружении пьяной компании с бутылями водки в руках; бездельники на ходу пили и горланили на всю улицу.
Мои собеседники привстали и крикнули им:
— Здорóво, Минас-ага, живи и весь век веселись!
Минас-ага — хорошо одетый господин — кивнул головой в знак благодарности, и пьяная компания удалилась.
— Кто этот Минас-ага? — спросил я.
Член квартального совета не дал мне прямого ответа.
— Недавно вернулся из Константинополя, много денег привез.
— А теперь сорит ими…
— А что ему делать, божий человек! Ведь мы один раз рождаемся, один раз и помираем, вторично не появимся на свет! Пока жив — пей, ешь, веселись! Нажитого в могилу не унесешь…
— Пусть пропадом пропадет этот мерзавец, — ответил ремесленник на философствование члена совета, — лет десять босой бродил он по улицам Константинополя с бурдюком за плечами и стаканами воду продавал… Семья дома жила впроголодь. А теперь сколотил себе небольшое состоянье и швыряет деньгами зря, без расчету, направо и налево… Но ненадолго хватит! Влезет в долги, вернется в Константинополь и опять примется за прежнюю профессию… А семью оставит без куска хлеба на произвол судьбы.
— Неужели продавец воды в Константинополе здесь может стать барином, ага? — удивился я.
— Да, — ответил ремесленник. — У нас в Ване такой порядок: у кого завелись в кармане пара-другая курушей, тот и барин. Здесь не смотрят на то, каким преступным путем он их заработал.
Прошла другая группа людей.
— Вот вам и другой ага, — продолжал ремесленник, указывая на хорошо сложенного молодого человека, — этот тоже недавно вернулся из Константинополя. Там он был тёрщиком в банях. Надо видеть тамошние бани, какой разврат царит там — и вы тогда только поймете, какую низкую и позорную роль играет тёрщик. На днях он женится на девушке из порядочной семьи. Но не долго ему роскошествовать! Проест и прогуляет он деньги, влезет в долги, бросит несчастную жену на произвол судьбы, поедет обратно в Константинополь и опять примется за прежнее ремесло!..
Вдали показался о. Егише.
— «Фармазон»[91] идет, — произнесли с усмешкой ктитор и член совета.
— А что такое «фармазон»? — спросил я ктитора.
— Неверующий человек. Он открыл в нашем околотке школу для девочек, но мы собрали прихожан и ликвидировали ее.