Ремесленник ничего не сказал. Отец Егише не показал и виду, что знаком со мной. Поздоровался и подсел к нам. Ктитор и член совета встали и удалились, как от чумы. Батюшка спросил ремесленника, как он поживает, а затем обратился ко мне:
— Вы вероятно, приезжий?
— Да, я состою переводчиком у доктора-европейца. Сидеть дома наскучило, вышел подышать свежим воздухом.
— И хорошо поступили, сын мой. Вот вы и познакомитесь с жизнью ванцев, с их развлечениями.
Ремесленник продолжал свои замечания:
— С жизнью ванцев следует знакомиться в самом Константинополе. Видите, как они здесь разодеты, прифранчены, беспечно разгуливают по городу, развлекаются, всего у них вдоволь. А посмотрите вы на них в столице! Грязные, ободранные, голодные, бродят без дела по улицам и нередко попрошайничают. Но вот ванец нашел работу, сколотил небольшую сумму, достаточную, чтоб переплыть море и прожить несколько месяцев в семье. Покупает пару платья, возвращается на родину и живет на широкую ногу, позабыв, с каким трудом он нажил состояние. Большинство все же годами остается в столице, так как не может скопить денег на обратный переезд. Мы должны благодарить море: оно оказывает нам большую услугу. Не будь между нами и Константинополем моря, все ванцы поголовно перекочевали бы туда. По суше они могут идти пешком, но для путешествия по морю нужны деньги, а добыть их ванцу нелегко — приходится все закладывать.
— А разве ванцы не сорят деньгами в столице? — заметил о. Егише. — Там творится то же, что и здесь.
— Вы правы. Многие забывают родной дом, семью и остаются на чужбине до самой смерти. Жизнь их поистине достойна сожаления. Трудятся месяцами, но завелось несколько грошей — всё спустят в один день. В них пробуждаются животные страсти, и они отдаются пьяному разгулу и разврату. Приходят в себя лишь тогда, когда хозяин кофейни оберет их до последней нитки и вышвырнет их из своего злачного заведения на улицу.
— А каким путем они добывают себе средства?
— Самыми низкими путями. Мне понятно, когда великан-мушец или могучий шатахец отправляются в Константинополь. Они избирают профессию, подобающую мужчине: становятся амбалами[92] в таможне или на пристани, выгружают с пароходов огромные тюки, или нанимаются в пожарники, смело врываются в дом, объятый пламенем, или же поступают в матросы и борются с волнами — словом, избирают род занятий, требующий физической силы, здоровья и отваги. Но когда тщедушный, слабосильный ванец уходит на заработки, он избирает более легкую профессию. Отправляются они еще в молодые годы, поступают в ученики к цирюльникам или прислужниками в кофейнях, или же, как видели на примере Минас-ага и другого молодого человека, тёрщиками в банях, или же продавцами воды на улицах. Но больше всего развращает служба у частных лиц, преимущественно в домах богатых магометан или сановника-паши. Чтоб понять, какую позорную работу выполняет эйваз-прислужник, надо знать магометанскую семью. Он научается подличать, гнуть спину, привыкает к утонченному разврату гаремов — и здесь умерщвляет свою мужественность. И не редкость, когда прекрасно одетый красавец-эйваз, на склоне лет превращается в жалкого оборванца. С корзиной за плечами бродит он по улицам, собирает по дворам мусор и за несколько грошей сбрасывает в море. В обоих случаях он унижает себя, уклоняется в сторону, скатывается вниз…
В словах ремесленника почувствовалась горечь. Он продолжал:
— Взгляните на эту гуляющую и развлекающуюся толпу, на этих беспечных людей — все они по уши в долгах. Среди них вы не найдете ни одного, кто бы раз десять не побывал в столице и не прожил там несколько лет. Леность, праздность и роскошество вывезли они оттуда.
Я вспомнил слова, сказанные как-то Асланом: «Константинополь развратил ванцев, много времени и труда понадобится, чтоб преобразовать такое общество».
— Прискорбно то, что описанная вами язва переносится в деревню и заражает трудовое крестьянство, — подтвердил о. Егише, когда ремесленник закончил интересное повествование о ванцах, — Они также начинают бросать земледельческий труд и отправляются в Константинополь на заработки. Лучшие силы народа физически расслабляются и гибнут на чужбине.
Солнце уж склонялось к закату. Я стал торопиться домой, так как Аслан ждал меня. Отец Егише и я попрощались с ремесленником.
На обратном пути я спросил батюшку:
— Кто он?
— Кузнец.
— Но как дельно говорит и внушает уважение к себе.
— Он довольно развитой человек, — и, оглянувшись по сторонам, прибавил шопотом, — он «из наших».