— Шарман-бек человек весьма благочестивый и большой патриот, — прибавил архиерей, — Если б знали, сколько он принес пользы нашему обществу. Не так давно он отремонтировал на собственные средства храм при одном монастыре.
Отмеченный архиереем случай в действительности имел место. Но грабить народ и в то же время строить храм — едва ли можно признать за благочестие. Аслан ничего не сказал. При последних словах архиерея Шарман-бек вышел из состояния неподвижности; по его самодовольному окаменелому, цвета кирпича, лицу пробежало нечто вроде улыбки; он приложил руку к груди, словно желал проверить, на месте ли орден.
— Вот махтеси Торос. Несколько раз побывал в Иерусалиме. Один из видных и богатых купцов города, ктитор кафедрального собора. Дай бог ему долгой жизни, много поработал на пользу нашего храма. Крайне благочестив, а также большой патриот.
Аслан не удостоил «патриота» даже взглядом.
Я отвернулся, чтоб не рассмеяться.
Знаете ли, кто был этот «богатый», «крайне благочестивый патриот»? Тот самый купец-надувала, который приходил к Аслану и, под видом антикварных редкостей, спустил ему фальшивые старинные монеты. Тогда он, подобно еврею-коробейнику, надел лохмотья, чтоб вызвать жалость и сострадание. А теперь, несмотря на летнюю пору, облачился в роскошную шубу на лисьем меху, подпоясанную кушаком из плотной персидской шерсти. Не желая смущать его, Аслан не показал и виду, что узнал, да и трудно было узнать его теперь: голову покрывала феска, перетянутая шелковым платком, называемая «язма», морщинистое лицо было начисто выбрито, а нос, напоминавший верблюжье вьючное седло, казался еще длиннее и закрывал собою всю верхнюю губу. Из расточенных архипастырем по его адресу похвал одно лишь соответствовало действительности — что он был очень богат и служил у паши как бы банкиром, в трудные минуты ссуживал его деньгами за большие проценты, а взамен получал на откуп сбор податей в деревнях; в каком размере и какими путями он получал с крестьян подати, — это зависело от его совести, если только у него водилась совесть.
Третий гость — скорчившийся старичок с горбом на спине. Он также побывал не раз в Иерусалиме, тоже, по словам архиерея, «благочестивый патриот». Звали его махтеси Аро. Достаточно было посмотреть на него и услышать его речь, чтоб представить себе, что такое «иезуит». Он являлся главным золотых дел мастером города и продавцом драгоценных камней, был в близких отношениях с домом паши и снабжал его гарем предметами роскоши. Меня удивило, что архиерей не назвал его «благочестивым патриотом» и ограничился лишь словами: «человек весьма именитый и видный». И вправду, армяне-ювелиры и золотых дел мастера были нередко людьми «весьма видными», пользовались большим весом во дворцах султанов и шахов, благодаря деловым сношениям с влиятельными евнухами и со всем гаремом.
— Все они, — заключил архиерей, — заседают в городском судебном меджлисе.
После речей епархиального начальника паша принялся развлекать Аслана шутками и остротами, много смеялся, хотя в его шутках не было ничего смешного.
— Надеюсь, что древности нашего города удостоились вашего внимания, г. доктор? — спросил он.
— Да, древности достойны внимания, — ответил Аслан, — но все новое, к сожалению, производит весьма тяжелое впечатление.
Паша или не понял намеков Аслана, или пропустил мимо ушей. Вместо него ответил архиерей.
— Если б вам пришлось видеть наш город лет десять назад, он представлял одни развалины; теперь же выглядит довольно прилично; дома восстанавливаются, население живет в мире и покое. Всем этим мы обязаны светлейшему паше, он принес нам благополучие и счастливую жизнь.