Паша соблаговолил справиться о здоровье достопочтенного.
— Учитель нашей армянской школы, — обратился он к Аслану. — Я взял под свое особое покровительство школу достопочтенного. Весьма сведущий человек! — добавил его преосвященство.
— Я познакомился с ним, — холодно молвил Аслан.
Достопочтенный, ободренный похвалами двух благодетелей, подал знак, и ученики хором запели любимую песню архиерея:
Ужин затянулся за полночь. Несчастные дети пели без умолку, исчерпали все известные песни старинного армянского песенника, причем некоторые пропели дважды.
Когда в конце ужина подали в последний раз кофе и наргиле, Аслан извинился, что не может долее оставаться, так как поутру должен приготовиться к отъезду, и приказал мне передать слугам, чтоб седлали лошадей.
Он поднялся с места, пожал руку сперва его преосвященству, затем паше и поблагодарил их за оказанный прием, прибавив, что уносит неизгладимое воспоминание о тех услугах, которые оказали они в течение его исследовательских работ, обещал доказать на деле свою признательность и т. д.
— Мы ничего особенного не сделали, г. доктор, — ответили паша и архиерей, — это был наш долг.
После всевозможных приветствий, он вновь пожал им руки, поклонился шефу полиции, курдскому беку, трем «именитым» армянам и вышел из комнаты. Паша и архиерей проводили его до лестницы. Здесь на прощанье паша заявил, что с болью в сердце расстается с дорогим гостем, приезд которого доставил ему громадное удовольствие, и обещал, что утром все будет готово к отъезду. После оказанного Аслану приема я уж не сомневался, что все их подозрения совершенно рассеялись, и они были далеки от мысли, что под маской доктора Рисмана скрывается схимник монастыря богоматери.
На улице мы услышали вновь слова песни:
— poem-
На зов соловья зарумянилась розочка,
На зов перепелки любимый слетел…
— poem-
— Вероятно, они еще долго просидят за столом? — спросил я.
— До самого утра, — отвечал Аслан.
Глава 19.
ПОДАРОК
На другой день утром все приготовления были закончены, и мы могли пуститься в путь. Оставалось только получить обещанные пашой бумаги.
Аслан увязывал чемодан.
— Неужели бумаги настолько необходимы, чтобы их дожидаться? — спросил я.
— Особенного значения, положим, не имеют, — ответил Аслан, — трусливые заптии[97] паши не спасут нас от разбойников, но все же мы в бумагах нуждаемся.
Я понял смысл слов Аслана. Ночью в доме епархиального начальника я был свидетелем, какое значение возымели охранные листы Арзрумского губернатора — они рассеяли все подозрения!
В полдень явился секретарь паши — молодой человек, который показывал нам древности. Он вручил Аслану, помимо бумаг, ценный подарок паши — прекрасного арабского жеребца с богатой сбруей; голова и шея коня были убраны черными шелковыми кистями, которые пристегивались серебряными пуговками наподобие колокольчиков, покрышка седла сделана была из тигровой шкуры с висевшими по бокам златотканными кистями. Два чернокожих прислужника в красных суконных одеяниях и разноцветных чалмах держали с правой и левой стороны коня под уздцы. Конь, словно чуя свое превосходство, ржал и особо горделиво бил передними копытами землю.
Аслан, поняв в чем дело, сошел с лестницы навстречу секретарю. Тот пожал ему руку и торжественно заявил:
— Считаю за особое счастье, г. доктор, быть выразителем сердечных чувств и уважения, которые питает к вам мой господин, его светлость паша. Мой господин желает вам счастливого и спокойного пути и сочтет за великое счастье, если вы примите в дар отборного коня из конюшни его светлости.
В таких же напыщенных фразах Аслан отблагодарил пашу и, взяв секретаря под руку, поднялся с ним к себе в комнату. Здесь секретарь достал из-за пазухи бумаги и вручил их Аслану.
— Вот ваш паспорт, заверенный нами, вот письмо его светлости Мушскому каймакаму, вот открытый лист, по которому государственные чиновники окажут вам повсюду подобающий прием и всяческое содействие во время вашего путешествия.