— Откуда они?
— Разве про курда можно сказать, откуда он. Курд — кочевник, сегодня пасет овец здесь, а завтра глядь — за десятью горами!
Солнце уже склонялось к закату, но в воздухе не чувствовалось свежести. Жажда мучила меня. Я готов был отдать полжизни за глоток воды, но до родника было далеко.
— Я захватил с собой артамедских яблок, — промолвил проводник и, остановив лошадь, достал из хурджина[112] несколько сочных плодов.
— Откушайте, — предложил он мне, — это утолит жажду.
Я снял кожуру ножом и с большим удовольствием стал есть сочные кисловатые яблоки. Несчастные курдянки, несмотря на тяжесть ноши, бежали за нашими лошадьми, подбирали с земли кожуру и ели с неменьшим аппетитом. Проводник дал каждой по яблоку. Их радости не было границ.
— Сколько у тебя возлюбленных? — спросил я у одной.
— Я замужняя, — расхохоталась в ответ курдянка, — а вот у той их много, чтоб ей ни дна, ни покрышки!
И ударила по голове незамужнюю подругу.
— И ты верно, не прочь отведать побочной любви!
— Когда муж бьет — да.
— Сколько у вас баранов?
— Пятьсот.
— Пятьсот! И ты тащишь на себе хворост?
— Иначе нельзя: коли не буду таскать, муж прогонит из дому и заведет другую.
Мы проехали дальше.
— Неужели курдянки легкого поведения? — спросил я проводника.
— Нельзя сказать про всех курдянок. Вот это племя — помесь с цыганами. Вообще, девушка у курдов пользуется большей свободой, чем замужняя женщина: та считается собственностью мужа.
Вдали, у подножья горы Артос показались шатры, озаренные желто-багровыми лучами заходящего солнца; они пылали огнем. Но вот солнце зашло, и чудесное видение исчезло. Все погрузилось в непроницаемый мрак. Теперь там вспыхивали, подобно маякам, огоньки, маня нас к себе.
Аслан рассказал мне, что там живет известный курдский шейх, пользующийся большим влиянием среди всех племен, его боготворят и оказывают подобающие пророку почести. «Клянусь головой шейха!» — самая великая клятва для них. Когда он выходит из бани, курды делят меж собой воду, которой он мылся, опрыскивают ею бороды; бездетные жены собирают землю, по которой он прошел, совершают волшебные заклинания, чтоб аллах даровал им детей.
— Он яростный фанатик и враг христиан, — добавил Аслан, — его ненависть доходит до крайности: при выходе из шатра он закрывает лицо, чтоб гяуры не могли увидеть его священного лика. Сколько монастырей разрушил он, сколько сжег армянских деревень! Его самое страстное увлечение — истреблять христиан!
— А почему он здесь?
— Приехал сюда после столкновения с персами.
— Какие столкновения?
— Несколько месяцев назад он совершил набег на юго-западную часть Урмийского озера и разорил несколько областей.
— Неужели он настолько могущественен?
— За один день он может призвать под ружье десять, а то и двадцать тысяч всадников.
— А где его постоянное местожительство?
— В долине реки Заб, иначе Нейри, — недалеко от Ахбака и Джуламерка. Там у него обширные владения, много деревень. Человек он весьма состоятельный.
— Богатство, вероятно, накопил грабежами?
— Ну, разумеется!
— И ты едешь в гости к такому злодею?
— Не к нему. Необходимо повидать другого человека.
— А ты знаком с шейхом?
— Знаком. Но если он увидит меня в костюме европейца, наверное, не узнает.
Было уже за полночь, когда мы подъехали к шатрам шейха. Костры уже погасли, и в лагере царила глубокая тьма.
Сгрудившиеся вокруг шатров табуны лошадей, стада коров и быков, отары овец свидетельствовали, что здесь большое становище пастухов, но в любой момент оно могло превратиться в военный лагерь. Всюду на постах бодрствовали вооруженные часовые. Проникнуть туда не представлялось никакой возможности. Собаки, словно тигры, кидались на головы наших коней. К нам подошли ночные сторожа.
— Кто вы? Кого вам нужно?
— «Прорицателя», — ответил проводник.
— «Прорицатель» живет вон там, — указал сторож на стоявший особняком вдали от лагеря шатер, где еще мерцал огонек.
«Прорицатель» — у курдов весьма нужный человек: у него и днем и ночью имеются посетители. Наш поздний визит нисколько не удивил сторожей; в темноте они не разобрали, какого сорта люди мы.