Мы подъехали к палатке «прорицателя». Он сидел за книгой перед фонарем. Заслышав конский топот, отложил книгу и вышел из шатра. У входа вырисовывалась, словно статуя, величественная фигура. Белые, как снег, волосы, ниспадая на плечи и сливаясь с серебристой бородой, окаймляли его — вероятно от постов иссохшее и, словно пергамент, поблекшее, но выразительное лицо. На нем была только, доходящая до босых ног, белая рубаха, напоминавшая церковный стихарь.
— Добро пожаловать, сойдите с коней, — сказал он тоном схимника, — а за конями присматривайте сами: я здесь один, никого у меня нет.
Мы с Асланом слезли с лошадей и вошли в шатер. Проводники остались у входа, достали из хурджинов железные путы и стреножили лошадей, затем, воткнув в землю длинные железные шесты, привязали к ним поводья коней.
Шатер «прорицателя» произвел на меня впечатление кельи схимника, или палатки дервиша, которую тот разбивает на определенный срок у дверей дома богача-вельможи, чтоб вынудить его уплатить требуемую мзду.
Обычай этот настолько характерен для стран востока, что считаю необходимым рассказать о нем.
Дервиш обращается к тому или другому вельможе с требованием крупной суммы денег или каких-либо даров. Преимущественно он избирает лиц, не желающих делиться богатством своим с другими. Богач, разумеется, отказывает ему. Тогда дервиш разбивает шатер у входа в его дом, преспокойно поселяется в нем и засевает землю ячменем, а это обозначает: пока ячмень не взойдет и не созреет, он не тронется с места. Каждое утро, под вечер и в полночь, дервиш трубит пронзительно в свой рог, чтоб досадить богачу. Когда богач выходит из дому, он начинает петь по его адресу оскорбительные песни. Богач, в силу установившегося в стране обычая, не имеет права согнать со своей земли привилегированного нищего, если посмеет оскорбить его, — сойдутся с разных мест другие дервиши и устроят богачу скандал: окружат дом, начнут хором трубить в рога, соберется народ, а они безумолчно будут тянуть свою разноголосую музыку. Таким образом, вместо одного дервиша-требователя может оказаться целый десяток, и скряга-богач принужден будет удовлетворить всех без исключения. Во избежание могущих возникнуть подобного рода неприятностей, богач спешит вначале же выполнить требование дервиша, а тот полученную сумму раздает нищим и удаляется.
Но в шатре обитал не дервиш, а духовное лицо, которому аллах ниспослал дар предвидения.
— Мы помешали вам, — извинился Аслан, когда мы уселись по обе стороны старца, — вы были заняты чтением.
— Свободного времени для чтения у меня много, — ответил он слабым голосом, — теперь мне следует позаботиться о божьих гостях.
«Прорицатель» пользовался большой славой среди курдов. Из самых отдаленных мест приходили к нему с дарами и вопросами о разнообразных делах. Все, что получал, он раздавал нищим, а сам жил в крайней нужде. Питался сухим хлебом, пил воду, мяса не употреблял никогда. О творимых им чудесах ходило много легенд. Сам шейх относился к нему с особым уважением и во всех случаях обращался к нему за советом. Раз в год старец исчезал на сорок дней: спускался в глубокую яму и проводил там дни без пищи, имел сношения с духами, созерцая небесные видения.
Я стал всматриваться в черты его лица. Вероятно, в молодом возрасте оно являло вид суровый, но теперь от былой жестокости не осталось и следа. Долгие годы и духовное звание размягчили его сердце и придали его лицу выражение мягкости и доброты. Но когда он откидывал ниспадавшие на широкий лоб седые волосы, лицо его становилось страшным. Какая-то тайна наложила на него мрачную печать. Середина лба была выжжена каленым железом, о чем свидетельствовало темно-коричневое пятно; подобные следы можно встретить лишь у смертников и преступников. Рассказывали, будто он попал в плен к неверным и там заклеймили его.
Аслан спросил, чтó он читает.
— Это богословская книга на арабском языке. Среди курдов грамотность не распространена, даже духовенство неграмотно. Знающих по-арабски можно перечесть по пальцам — шейх и еще несколько лиц.
— А вы?
— Теперь я вполне владею арабским языком, прочел много книг. Больших трудов стоило мне научиться этому языку. Начал изучать его уже на старости лет. Но чтоб в совершенстве овладеть им, нужна целая жизнь. Шейх высокого мнения о моих познаниях: в торжественные дни, когда предстоит ему произнести проповедь, он зачастую предлагает мне подняться на кафедру.