— Другими словами, вы выполняете обязанности его помощника?
— Да, курды считают меня его заместителем. Но я человек очень скромный. Слава, чины — не для меня. Мне достаточно палатки, где я обретаю духовное удовлетворение.
Я осмотрелся — кругом царила крайняя бедность. Человек, пользовавшийся славой в народе, в которого верили, мог окружить себя достатком, нажить богатство. Но старец все, что ни получал, раздавал нищим, а сам отрекся от всяких жизненных благ. Единственным предметом обихода была сделанная из тыквы кружка для воды. Кроме нее и книг, в палатке не виднелось ничего другого. Он сидел и спал на полу, покрытом рогожей. Но, как мне потом передавали, он и спал очень мало.
В палатку вошел один из проводников и спросил Аслана, не желает ли он поужинать.
Тут произошла глубоко трогательная сцена.
Взоры юноши-проводника и старца встретились: оба на одно мгновение застыли от изумления и неожиданно бросились друг к другу в объятия, как отец и сын, давно разлученные друг с другом, издавая какие-то непонятные стенанья.
— Кум Петрос! — воскликнул юноша.
— Мурад, дорогой мой Мурад! — послышался слабый старческий возглас.
Я был ошеломлен, не зная, чем объяснить этот восторг. Особенно удивило меня то, что оба заговорили по-армянски, между тем, как до появления юноши «прорицатель», курдский монах, говорил с Асланом по-курдски.
Аслан оставался невозмутимым. С присущей врачу заботливостью, как бы со старцем не произошел удар, он усадил его на пол. Но юноша не выпускал старца из объятий, целовал седую голову, руки, выжженный на его лбу шрам, приговаривая:
— Боже мой!.. Мог ли я ожидать!..
— Мурад, дорогое дитя мое, — промолвил старец, придя в себя, — ты опять видишь меня в позорной роли. Ты вправе заключить, что старый «хачагох»[113], закоренелый преступник, все еще не исправился… Если б ты знал, что заставило меня заняться этим гнусным ремеслом, ты бы простил меня, мой добрый Мурад…
— И полюбил бы вас… — прибавил Аслан.
Юноша вновь схватил руку старика, приложился к ней, говоря:
— Да, полюбил бы… и люблю… Теперь мне понятно все… все ясно… Ни одно твое доброе дело, никакое раскаяние не в силах было б искупить твоих прошлых грехов… Теперь, теперь ты смыл с себя весь позор, очистил свою совесть. Твой самоотверженный поступок ради высокой цели загладит все твои прошлые преступления.
— Мои прошлые преступления, — повторил старец, отирая слезы… — Ужели небо столь милосердно, что простит содеянные мной злодеяния… Я давно раскаялся, но не жду прощения… Надежда на искупление, которую каждый благочестивый христианин хранит в душе своей, давно во мне умерла… Пусть кромешный ад будет мне уделом… Пусть будет мне суждено сожительство с дьяволами и сатаной, пусть новое преступление прибавится к бесчисленным моим прегрешениям, — но я все же выполню, непременно выполню данный мною обет!
Аслан схватил руку старца и с благодарностью пожал ее. Его примеру последовал и юноша.
По-видимому, между стариком и юношей существовали давние связи… темные и подозрительные. Сначала я принял юношу за сына старца, но он называл его «кумом». Оба имени — кум Петрос и Мурад — были знакомы мне.
— Ты и я, — заговорил вновь Мурад, — все наши способности, все наши умственные и духовные силы растратили на бесчестные дела… Но кем были «мы»? Мы действовали ради мелких личных выгод, исходили из грязных побуждений… Мы забыли, что существуют более возвышенные цели в жизни — общественное благо. Мы заботились исключительно о своем благе, да и то незаконными путями. Мы забыли, что имеются обязанности к нации, к родине, к человечеству. Мы превратились в ржавчину, которая все разъедает и уничтожает. И за наши дела нас прозвали позорным именем «хачагох», грабителями святыни. Да, мы похищали у людей самое дорогое и святое для них: их жизнь, честь и достояние. Нашей алчности не было предела, в нас умерла совесть. Нам удавались всякие злодеяния — и это еще более разжигало наши безнравственные устремления. Но настал час, и мы должны совлечь с себя ветхие одежды, стать новыми людьми, с новой энергией устремиться к светлому и благородному, все наши помыслы и силы, которые были направлены только на злодеяния, отдадим на благо общества…
Старик обхватил руками голову Мурада и поцеловал его в лоб. Так говорил слуга, погонщик мулов, которого я считал человеком неразвитым и необразованным! Что за притча?
Он встал и вышел из палатки. Аслан дал мне знать, чтоб я также удалился.
О чем говорили они наедине — не знаю. Беседа их затянулась. Мы с Мурадом сидели далеко, подле лошадей и ничего не могли расслышать. Затем они опустили полу шатра. Казалось, легли спать, но огонь горел до рассвета.
113
Дословно: крестокрад — человек, занимавшийся жульническими проделками, подлогами, грабежами и даже убийством.