— Неужели ты и постишься?
— Не только пощусь, но и целые дни провожу без пищи.
Со слов священника я знал, с какой целью он не принимает пищу. Аслан же, услыхав последние слова, проговорил:
— Все это прекрасно, совращать крестьянина не следует, но какая польза поощрять религиозные предрассудки? Все старое, все ненужное должно быть уничтожено.
— Пусть будет уничтожено, — ответил он, считая замечание Аслана преждевременным, — но зачем торопиться отрывать от дерева старый лист? Ведь он сам завянет и упадет после появления нового.
— Необходимо торопиться, потому что, уничтожив старое, мы даем возможность новому развиваться быстрее…
Спор был прерван. Кто-то постучался в дверь.
— По всей вероятности, священник, — сказал учитель, — каждое утро после церковной службы он приходит ко мне пить кофе.
Он пошел открыть дверь. За это время Аслан собрал разбросанные по столу бумаги и запер их в ящик. Вошел священник в сопровождении рэса. Со словами «доброго здоровья» и «да благословит вас бог!» они сели на кровать учителя. Спросили, как провел ночь господин доктор, спокойно ли спал? Аслан поблагодарил за внимание. Стали говорить о том, что сегодня в церкви дьякон спел шаракан очень хорошо, что голос его становится приятнее, а у другого дьякона, наоборот, портится от злоупотребления спиртными напитками. В конце концов они пришли к выводу — запретить ему пить.
Учитель не держал слуг, сам убирал свои комнаты, сам готовил себе еду, теперь он принялся за приготовление кофе для себя и для гостей. Нежелание иметь слуг объясняли его скромностью, неприхотливостью, но возможно, что он избегал иметь в доме лишний глаз. Иногда ему помогал звонарь, глухой на оба уха и плохо видевший.
В комнате топилась печь, на ней давно уже кипел кофе и грелось молоко. Учитель разлил кофе гостям, поставил на стол белый хлеб, достал из шкафа сливки и масло, полученные им накануне от пастухов. Но батюшка не разрешил принести их к столу, он сказал:
— Не портите аппетита, я пришел пригласить вас к завтраку.
— Вероятно, попадья приготовила что-нибудь очень хорошее, — улыбаясь сказал учитель.
— Если не хорошее, но и не плохое, — ответил батюшка также с улыбкой.
— Безусловно, хорошее! Я отказываюсь ставить на стол свое угощение, пусть остается! — вот и будет готов мой сегодняшний обед!
Как он изменился, как смягчился его характер, как ласково разговаривал с этими людьми! Я всегда считал его нетерпеливым, суровым, упрямым, даже деспотом. Теперь же он казался мне выразителем чувств и настроений крестьянства, из среды которого он вышел и сердцу которого умел быть любезным.
После кофе мы все отправились в дом священника. Солнце всходило. Восход его был очаровательнее вечерней зари! Над росистой травою медленно поднимался туман и исчезал в вышине. Молодые девушки возвращались с родника, держа на плечах глиняные кувшины. Утренний холодок разрумянил их лица. Старики сидели на плоских кровлях домов, грелись под утренними лучами солнца и глядели на море, расстилавшееся перед ними, как огромное серебряное блюдо. Запоздавшие поселяне спешили в поле — вдали уже сверкал серп жнеца! Стада коров и табуны лошадей давно уж на пастбище, а овцы только теперь стали щипать свежую травку да сочные цветы. Прекрасно утро на селе, спокойное, мирное утро счастливого поселянина, чей пот, смешавшись с росой, орошает поля, чей труд не эксплуатируется, чьи дети весь год могут иметь насущный хлеб и теплое жилище!
При виде нас сидевшие на кровлях поселяне вставали на ноги и приветствовали. Это приветствие относилось, прежде всего, к священнику, рэсу и учителю, которые одинаково пользовались уважением всей деревни. Из отверстий на кровлях густым столбом поднимался дым и смешивался с тонким, прозрачным туманом — в домах затопили тóрни[133]. Во дворе дома священника сын его собственноручно убирал своего коня. Мы стояли поодаль и любовались прекрасным жеребцом. Учителю вздумалось подшутить над ним.
— Что ты так холишь его, — сказал он, — все равно украдут.
— Кто сможет украсть? — самоуверенно заявил он, продолжая свое дело.
— Например, я!
— Не сможешь.
— Нет, смогу!
Священник рассказал про тяжелую цепь и о других предосторожностях, к которым прибегал его сын с целью сохранить любимого коня.
— Но цепь можно легко перерезать, — холодно заявил учитель, — это не спасет коня!
— Легко? — спросил возмущенный хозяин коня, — ну-ка, попробуйте!
С этими словами он вбежал в конюшню и, вытащив тяжелую цепь, бросил к ногам учителя. Он трясся от гнева, учитель же пренебрежительно смеялся. Это еще сильнее рассердило его.