Слова Аслана были прерваны приходом нашего хозяина, Татоса, который стал извиняться за случившуюся неприятность и пригласил нас ужинать.
— Я должен извиниться, — возразил Аслан, — товарищ мой вспыльчив, но он обладает очень чутким сердцем.
Джаллада искали, но не нашли.
После ужина мы попросили приготовить нам постели в саду, на берегу ручья под деревьями — в комнате было душно, да и насекомые могли не дать нам спать.
Мы собирались лечь, а Джаллад все не возвращался.
— Куда он мог пойти? — спросил я.
— Придет скоро, — ответил Аслан.
— Как прекрасно он говорил! Как хорошо он знает священные книги! Я не предполагал, что Джаллад до такой степени сведущий человек.
Аслан ответил, смеясь:
— И сам он протестант.
— Протестант? Что вы говорите?
— Да еще протестантский священник.
Я был изумлен.
Я тотчас побежал искать его. В отдаленном углу сада молча молился он, стоя на коленях.
За кого молился он столь восторженно? Не за своих ли заблудших «братьев»?..
Глава 28.
ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ НОС
Приехав в Битлис, мы решили остановиться на постоялом дворе. Вызвали хозяина. Появился безобразный мужчина со связкой ключей за поясом, с голыми по локоть руками, на которых были выжжены знаки пребывания в Иерусалиме. Это свидетельствовало о том, что он махтеси́, хаджи, мы будем иметь дело с благочестивым паломником. Звали его хаджи Исах. Проворно открыв двери комнат, он принялся расхваливать достоинства каждой, подробно перечисляя, какие знаменитости и в каком году проживали здесь. Для доказательства он указал на ряд надписей, начертанных углем на стенах. К сожалению, эти надписи не очень-то хорошо рекомендовали нашего хаджи. На одной стене было написано: «Если посылаешь хаджи Исаха на рынок за покупками, отправься и ты с ним», на другой: «Если из тысячи слов, произнесенных Исахом, хоть одно окажется правдивым, мул ожерéбится». И во всех почти надписях фигурировало имя Исаха. Конечно, будь хаджи грамотным, но не оставил бы ни одной надписи, но, вероятно, добрые люди уверили его, что в них заключаются весьма благоприятные отзывы о нем.
Мы выбрали одну из комнат и вошли в каменный ящик. Каменный ящик — да и только! Все комнаты в гостинице были выложены, внутри и снаружи, тесаным камнем, окон не было, свет проникал из открытых дверей наподобие монастырских келий. Гостиница имела два этажа: в верхнем помещались приезжие, а в нижнем — вокруг четырехугольного двора — расположены были лавки.
В комнате не было никакой мебели: голые стены, голый пол производили удручающее впечатление. Для азиатских путников, возящих с собой все необходимые в дороге предметы обихода, подобное пристанище могло бы оказаться вполне удобным, но у нас не было с собой хотя бы простой подстилки или куска ковра, чтоб присесть на каменном полу.
На наше счастье хаджи Исах оказался глухим, но странно глухим: выругай его, он не услышит, а если скажешь: «Хаджи, откушайте с нами кофе!» — тотчас же прибежит.
— Хаджи, постели что-нибудь на полу, негде присесть! — было наше первое требование. Он не расслышал. Я схватил его за руку, указал на пол и крикнул:
— Принеси подстилку, слышишь, подстилку!
Хаджи, ворча, удалился, вместо подстилки принес веник и принялся подметать пол.
И, действительно, это было крайне необходимо. Как мы не подумали об этом! Каждый из знаменитых посетителей постоялого двора Исаха соизволил оставить свой след пребывания. Валялись заплесневевшие арбузные корки, объеденные виноградные кисти, куски черствого хлеба, обглоданные кости, свечные огарки, прикрепленные к кирпичам, если прибавить ко всему упавшую с головы при подметании пола грязную феску хаджи — нашу комнату можно было б счесть за выгребную яму.
Когда хаджи кончил подметать, мы предъявили другое требование — принести воды для умыванья. Он опять пропустил мимо ушей. Оставалось вторично схватить его за руку и крикнуть: «Воды, воды!» Никакого результата. Я поднес руки к лицу и показал, что нужно умыться. Хаджи со своей стороны указал мне жестом на двор, где из медной трубки стекала вода в водоем.