Дорога, в особенности длинная, скучная дорога, располагает людей к разговору. Притом затронутый нами вопрос был настолько значителен, что мы не исчерпали б его и за целые годы. Со дня сотворения мира люди спорят о религии и будут спорить до скончания мира.
Мы вновь завели разговор о проповедниках-иностранцах.
— Они, мне кажется, не похожи на своих последователей — они довольно добродушные, благовоспитанные и культурные люди.
— Да, — ответил он улыбнувшись, — так только кажется с виду, но познакомьтесь с ними короче и вы убедитесь, что это за чудовища! Вы только что познакомились с одним из них. Какой он кроткий и смиренный, какие у него медоточивые уста! Но ведь он вливает в душу последователей, капля за каплей, яд и незаметным образом отравляет их!
— Однако между ними и протестантскими миссионерами существует значительная разница!
— Разница только в том, что протестантские миссионеры полны высокомерия, смотрят свысока на низших по положению и даже в проповеди евангельского учения хранят свойственную англичанам грубую кичливость. В этом именно и кроется причина, что они не пользуются успехом. Не таковы иезуиты. Они просачиваются во все щели, приспособляются ко всяким обстоятельствам и потому они — более опасный и вредный элемент. Миссионер-протестант в работе держит себя барином и любит чужими руками жар загребать. Иезуит, наоборот, в работе сам и хозяин, и работник.
— По вашему, они могут причинить какой-либо вред местному населению?
— Ну, разумеется! Раз они способны приносить вред людям культурного общества, людям, которые знают их и в состоянии бороться с ними, то здесь, среди жалкого, безграмотного и беззащитного населения, пред ними открывается широкое поле деятельности. Все полчища варваров, совершавшие в течение ряда веков нашествия на Тарон, не причинили стране столько вреда, сколько в состоянии принести этот смиренный и кроткий священнослужитель, направляющийся в деревню к больному с проповедью христианской добродетели…
Мы увлеклись разговором и порядком отстали от Аслана. Я попросил собеседника поторопиться, но он не слушал меня. Его горящие пламенем глаза блуждали по необъятной равнине Тарона и, казалось, искали чего-то. Он был бледен, губы сжаты… Он забыл о моем присутствии и говорил сам с собой.
— Тарон, любимая моя страна! Какие только народы не проходили то твоей земле, кого только ты не поил и кормил, укрывал в своих неприступных крепостях! У тебя нашли прибежище Адромелик и Санасар, сыновья ассирийского царя Сенекерима, отцеубийцы, привезшие с собой и свои божества, и своих слуг. Ты возлюбил гостей-чужестранцев, но чуждых богов отверг. Ты наложил свою печать на прибывших гостей и обармянил их. От них пошло могучее нахарарство Арцруни. Ты приютил китайского княжича Мамгуни, бежавшего от царского гнева. Он отдался под твою защиту. Он также привез с собой свою веру, свои обычаи. Ты обармянил его, и он положил начало великому нахарарству Мамиконян. Ты дал убежище индийским княжичам Демитру и Гисане; спасаясь от гнева своего владыки, они прибегли к твоему великодушному милосердию и привели с собой толпы переселенцев. Ты даровал им места для жительства; они построили город Вишап и на высотах горы Карке воздвигли храмы. На борьбу с Просветителем выступило из этих храмов 6946 человек, преимущественно жрецов. Но ты, Тарон, всех их обармянил, и чернокожие индусы растворились среди местного населения. В течение ряда веков много мужей великих с великими силами вступали в землю твою священную, но все они сливались с кровными твоими детьми. А теперь, милый Тарон, по полям твоим бродит человек в черной рясе и с черным сердцем. Он также беглец из своей страны, изгнавшей его, он также ищет гостеприимства в лоне твоем. Отчизна не могла переварить его присутствия и извергла из нутра своего. Он направился в чужую страну, чтоб укрыться среди неведомого народа. При себе он не имеет оружия, но он вооружен хитростью, его карманы полны маленькими медными крестиками…
Я страшусь этого человека, дорогой Тарон!..
Глава 30.
АРМЯНИН-КАТОЛИК
Солнце еще не опустилось за горизонт, когда мы подъехали к подножью Тавра, именуемого Сим-горой. Вдали, на южной стороне одноименной равнины, виднелся город Муш. Он был расположен на широко раскинутом высоком холме и печально озирал простиравшуюся перед ним равнину. Спускавшиеся с вершины холма виноградники, вперемежку с домами жителей, оживляли грустную картину. Всюду царила вечерняя тишина, нарушаемая рокотом шумной, брызжущей пеной реки, которая, извиваясь перед городом, текла дальше и вливалась в Мегри. Слышался глухой грохот мельниц, длинной вереницей тянувшихся вдоль реки.