— Ну, так и сказал бы! Нечего было тревожить спящего человека!
Я тотчас же смекнул, с кем имею дело, кто будет моим сотоварищем. С первой же минуты дело у нас пошло на лад.
Не глядя на меня, он прибавил свету в светильнике, затем стал разводить в камине огонь, расщепляя дрова голыми руками, словно пальцы у него были из железа.
Я подумал, что у подобных дуралеев должна быть непременно слабая струнка; взял его дубинку, поднес к свету и сказал:
— Какая у тебя славная дубинка!
Он позабыл про кофе и подошел ко мне. Видно, моя похвала пришлась ему по сердцу.
— Из какого дерева?
— Кизиловая. Я сам срезал в лесу, — ответил он с особым хвастовством. — Один курд за нее мне барана предлагал — не отдал. Я сам выстрогал ее, разукрасил.
— Хорошая, очень хорошая дубинка. А ты сам откуда?
— Чудак человек! Из Шатаха!
По-видимому, все обязаны знать шатахцев! Я принялся вышучивать его.
— А ты из того родника пил воду?
— Из какого родника?
— Из которого люди уму-разуму набираются.
Он расхохотался. Необычайные сумасбродства шатахцев приписывали воде одного общеизвестного родника, находившегося на их родине. Мы подружились.
— Как ты попал сюда?
— Мой барин прежде проживал в Шатахе, когда переехал сюда, привез с собой и меня.
Я напомнил ему, что дрова разгорелись и время поставить кофейник на огонь.
Он положил по кирпичу по обеим сторонам огня, наполнил кофейник водой и поставил греть.
— Хороший человек твой барин? — спросил я его.
— Если бы был дурной, стал бы я жить у него? — удивился он моему вопросу. — Я б и у родного отца не остался, будь он дурным.
— Не притесняет тебя?
— Зачем притеснять? Славный он человек. Приготовлю поесть — поест, нет — слова не скажет. Вот и сейчас. Не понесу кофе — не рассердится.
— Но ведь ты не должен сердить его.
— Я понимаю. Всегда стараюсь не сердить. Все хозяйство у меня в руках. Деньги всегда на столе. Сколько захочу — могу взять. Никогда не спросит, куда девал деньги.
— Но ведь ты, конечно, не присвоишь его денег.
— Конечно, нет. Если он и не спросит, перед богом-то я ответчик!.. Когда он кашляет, сердце у меня горит, как в огне… Понять не могу, почему он так много кашляет.
При последних словах голос его дрогнул, и он пальцами утер глаза. Видно, этот чудак любил своего господина.
Я напомнил ему, что вода закипела. Он подошел к печке, снял с кофейника крышку и насыпал молотого кофе в кипящую воду. Кофе вспенилось. Он отставил кофейник в сторону и принялся вытирать чашки.
Меня удивляло, почему он не интересуется, кто я, откуда, как попал к нему в комнату. Он обращался со мной, как с давнишним знакомым.
— Я остаюсь у вас, у твоего барина, — сказал я. Он обрадовался.
— А что будешь делать? — спросил он, оставив чашки и подходя ко мне.
— Буду грамоте учиться.
— Да, мой барин большой грамотей. Все время пишет, читает.
На него опять нашла дурь. Он как будто почуял во мне будущего соперника по ремеслу.
— А ну-ка давай померимся силами, — сказал он и схватил меня за рукав.
Не дожидаясь моего согласия, он, как настоящий борец, схватил меня обеими руками за пояс, хотел приподнять и повалить на землю. Поневоле пришлось мне оказать сопротивление. Силы оказались равными. Долго мы теребили друг друга, пока не повалились на кровать. Доски затрещали, и кровать провалилась под нашей тяжестью. Взбешенный, он поднялся и хотел продолжать борьбу. Я отказался. Оказывается, при падении мы задели приставленную к стене дубинку, она с силой ударилась о стоящий на огне кофейник, вода пролилась на огонь и сероватые клубы пара наполнили маленькую комнату.
Можете представить мой стыд и смущенье! В смежной комнате, вероятно, услышали нашу возню. Что могли подумать обо мне Аслан и Немой? Какой я невоспитанный и неотесанный парень! Не мог повести себя прилично с простым слугой, полудикарем! Этот случай, среди всех других забытых происшествий, остался в моей памяти, как яркое доказательство моей невоспитанности той поры, когда Аслан поручил меня Немому.
После произведенного нами бесчинства чуть не произошло и другое. Упрямый шатахец не хотел вновь развести огонь и приготовить кофе, не разрешал и мне сделать это. Он твердил: «Видно, так угодно было богу; если б господь пожелал, кофейник не опрокинулся бы». А нашу глупость он не принимал в расчет.
Из соседней комнаты Аслан позвал меня. Я вошел в келью — и немного успокоился. Оказалось, они не слышали шума нашей борьбы. Даже позабыли о том, что заказали кофе. Чем они были заняты? Я молча сел на прежнее место. Инок по-прежнему лежал на кровати. Аслан сидел против него. Оба молчали, погруженные в глубокую задумчивость. Это, по-видимому, была передышка после горячего спора. Положив голову на подушку, Немой смотрел в потолок. Но вот опять приступ кашля. Больной приподнялся и стал что-то искать. Аслан подал ему платок. Инок быстро поднес его ко рту. Я заметил на платке красное пятно… печальное, как смерть, обманчивое, как надежда… Совесть мучила меня, и я рассказал, что произошло между нами в комнате слуги.