Очень трудно было определить цвет его одежды, потому что долголетняя грязь, прилипшая несколькими слоями, погребла под собою все цвета его платья. Бесчисленные же латки давно изменили первоначальный покрой его.
Особенно заинтересовались мы хаджи, когда узнали, что этот неряха является владельцем огромного каменного здания постоялого двора и одним из самых богатых армян города.
Приведя в порядок комнату, он спросил Аслана:
— Есть у тебя нюхательный табак?
Аслан с удивлением посмотрел на него. Потом нам передали, что он имеет обыкновение задавать подобный вопрос всем своим посетителям. Когда кто-либо преподносит ему табак, он наполняет полной горстью свои огромные ноздри, а затем начинает хвалить достоинства табака до тех пор, пока смущенный посетитель не уделит ему часть «в знак памяти и дружбы». Таким образом, он задаром получает потребный товар, не то ему приходилось бы нести огромный расход, чтоб постоянно набивать свой большущий нос.
— Вы не сказали, хаджи, сколько мы должны платить за комнату? — сказал Аслан.
— Двадцать пиастров[140] в день и по одному пиастру за каждую лошадь, — ответил он, а потом прибавил, что мы люди добропорядочные и потому из уважения к нам назначает небольшую плату.
— Не много ли?
— Вы должны знать, сударь, что «мы» не имеем обыкновения говорить неправду! — сказал он с какой-то необъяснимой улыбкой на лице.
По здешним ценам это — фантастическая плата за постой, тем не менее Аслан согласился и ответил:
— Хорошо, ступай!
После его ухода Джаллад заметил:
— Держу пари, что этот человек из армян-протестантов!
— Почему ты так думаешь? — спросил, смеясь, Аслан.
— Только армяне-протестанты говорят от имени своей братии, повторяя по всякому поводу: «Мы не имеем обыкновения говорить неправду», хотя и лгут бессовестно.
И вправду, он был из армян-протестантов. Уже в зрелом возрасте хаджи отошел от армяно-григорианской церкви и примкнул к протестантам. Его паломничество в Иерусалим относится к тому времени, когда он еще верил в заступничество святых. Теперь же хаджи Исах неоднократно уверял, что он с большим удовольствием содрал бы кожу с рук, лишь бы только уничтожить следы своего заблуждения[141].
Из Битлиса мы должны были выехать в тот же день, поэтому каждый из нас торопился ио своим делам. Заперли дверь и вышли. Аслан с Джалладом пошли вместе — им предстояло несколько посещений, а я направился на базар за покупками.
Красота города заставила меня забыть неприятное впечатление, произведенное хаджи Исахом. Я не знаю города, который имел бы такой своеобразный вид, вряд ли где-нибудь творческая сила природы могла создать подобное великолепие!
Историческое ущелье Салько своими высокими волнообразными горами и холмами сжимает в могучих объятиях этот каменный город — каменный потому, что все дома, как богатых, так и бедных, выстроены из темного тесаного камня. Три реки стремительно мчатся к ущелью, недалеко от города сливаются в одну и текут в бездонной глубине, оглашая царящую тишину ужасным гулом и ревом. Берега реки, начиная с самого дна ущелья, поднимаются вверх равномерными ступенчатыми террасами. На этих террасах выстроены дома, утопающие в зелени фруктовых садов. Кровля одного дома служит двором для следующего. По склонам гор, даже у самой вершины, текут бесчисленные прозрачные, как хрусталь, родники. Они текут по крышам домов, сбегают к садам и, низвергаясь с террасы на террасу, образуют очаровательные каскады. Со всех сторон текут ручьи, даруя благоденствие и богатому, и бедному. Вода протекает даже через ризницу собора святого Саркиса и вливается на церковную паперть. Когда смотришь снизу вверх, кажется перед тобою высятся воздушные замки Семирамиды с их каскадами и фантастическими садами.
Идешь по городу — улица вымощена камнем, стены каменные, ходишь по садам — забор каменный, калитка каменная; эта каменная страна, полная чудес природы и искусства, очаровывает тебя. Куда ни посмотришь, всюду прекрасный вид, величие и великолепие! Посмотришь вниз — дом на доме, садик на садике ступенями спускаются к берегам гремящей реки. А там, по всему побережью, простираются бесчисленные сады, чарующие изумрудом своей листвы.
От этого зрелища сердце переполняется величайшей гордостью — армянин умеет бороться с дикой природой, умеет создавать себе рай даже среди скалистых горных теснин…
Не менее интересен и базар. Рыночная площадь расположена на кровлях, а под кровлями тянутся крытые торговые ряды с лавками и магазинами. Это необычное расположение легко объясняется недостатком земли в Битлисе — необходимо использовать каждую пядь земли! Я ходил по кровлям, иначе говоря, по рыночной площади. Невозможно было пройти: люди, животные, птицы — все перемешалось между собою! Там группа крестьянок продает кур, яйца, сливки и масло. Дальше стоят ослы, навьюченные всевозможными продуктами сельского хозяйства. Тут же отдыхает, сидя на коленях, целый караван верблюдов, а рядом — горы пшеницы, привезенные ими! Ткач продает изготовленное им самим полотно, а красильщик — выкрашенную им красную бязь. Кустари меняют изготовленный ими ситец на масло, сыр и шерсть. Посреди толпы зевак кривляется мартышка, а поводырь обходит зрителей и собирает парá[142]. Вот показался священник! Он подходит к продавцам, «пробует» на вкус разложенные съестные припасы да еще «для образца» бросает в свой платок, чтоб снести домой. Все это происходит на просторных кровлях, на воздушной рыночной площади!
Я спустился вниз, в крытые торговые ряды. Это целый лабиринт со множеством разветвлений. Направо и налево тянутся длинные ряды каменных лавок и магазинов, напоминающих своим видом часовни. Купцы сидят на мягких подстилках, поджав под себя ноги и приветливо зазывают посетителей. Торговля в полном разгаре! Битлис является торговым центром; он поддерживает торговые связи с городами: Ван, Карин (Арзрум), Балу, Буланих, Тарон (Муш), Сгерд, Амит, даже с Мосулом и Багдадом. Хлопок получают из Персии, изготовляют из него ситец, бязь, полотно и наводняют ими целые области. Европейские товары доставляются из Константинополя. Торговля находится, главным образом, в руках армян, материально вполне обеспеченных.
Мое внимание привлекли интересные картины: вот сидит на коленях маленький мальчик перед своим «устá»[143] и читает часослов. «Уста» держит в руках железный аршин, он отмеривает полотно покупателю-курду и беседует с ним, В то же время внимательно слушает ученика. По временам железный аршин опускается на голову мальчика — неправильно прочитал, нужно исправить ошибку! Другой торговец, положив перед собою изданную в Нью-Йорке Библию, читает ее, одновременно он торгуется с покупателем, да еще спорит к кем-то, можно ли потом умалить свои грехи. Я подошел. Откуда-то появился и хаджи Исах. Услыхав, о чем спорят, он заявил:
— Необходим лишь духовный пост: не лги, не божись ложно, не воруй, не клевещи, не будь жаден и скуп, тогда от господа бога получишь отпущение грехов. А будешь есть мясо или лоби — не все ли равно?
И кто это говорит, — хаджи Исах!.. Я удалился.
Торговые ряды освещались с потолка. Кругом настолько было мрачно, что трудно было рассматривать товар. Купцы имели все возможности, чтоб осветить свои лавки и магазины, но это им было невыгодно: в темноте легче было сплавить негодный товар!
У меня возникла мысль: разве миссионеры не похожи на битлисских купцов? Ведь они также ведут свою торговлю во мраке, чтоб легче обманывать народ! Они проповедуют свет веры и истины, но свои школы держат в полном мраке невежества. Разве они не могли бы озарить школы светом, тем светом, который призваны распространять!..
Со всех сторон я слышал споры; казалось, весь город болеет этим недугом. Среди лукавых и лживых торговцев велась такая же лукавая и лживая религиозная пропаганда. А священник наверху, на рыночной площади, по-прежнему собирал «пробы», в свой огромный платок.
С отвращением ушел я с базара!..