Потихоньку силы возвращались. Смог приподняться на руках и принять сидячее положение. В клетке я оказался практически голым. Хорошо хоть нижнее белье оставили. Естественно ни о каком оружии и речи быть не могло. А чуть сосредоточившись в попытке вызвать интерфейс, наткнулся на стену. Мда. Следом пошла попытка призвать Копье, только визуализировать его и бинго! Хрена с два вы такие умные, чтобы догадаться насчет слияния тела и умений.
На ноги я поднялся еще через несколько минут. Меня, как это ни странно, пока даже не заметили. Что Вик, что его мамаша стояли возле статуи и наблюдали, как кровь её напитывает.
Вот же гребаные дроу!
Попытка просунуть руку сквозь прутья успехом не увенчалась. Более того меня шандарахнуло током с такой силы, что искры из глаза посыпались, а чувствительность в руке пропала вовсе.
— Не советую! — раздался громкий голос Мириены. — Выбраться ты всё равно не сможешь, а так только сосуд испортишь.
Вместо ответа я более внимательно осмотрел клетку. Да, кажется, хрена с два из неё выберешься. Единственное, что отметил, так это узор в бетоне, который словно был её продолжением. Он шел от прутьев к центру, образуя этакий кружевной узор. Интересно.
— Как-то некрасиво получается, а, братец? — обратился я к Вику.
Тот мой взгляд встретил спокойно, но промолчал. Лишь челюсть сжал так, что желваки заиграли.
— Потерпи немного, — вновь заговорила Мириена. — Совсем скоро тебе будет оказана великая честь! Ты стаешь вместилищем её сути!
— Откажусь, пожалуй, — криво усмехнулся я.
— Бедное, наивное дитя, — улыбнулась женщина. — Твое мнение не играет здесь роли. Понимаешь?
— Однажды один из богов уже хотел нагнуть систему, — покачал я головой. — Не вышло.
— Эти ваши боги, — сморщилась дроу, — жалкие детишки с играми в песочнице. Чей куличик больше, у кого лопатка крепче. Когда придет Ллос всё изменится!
Кажется, у неё какой-то пунктик на возраст.
— Благодаря твоему бессмертию, — несла она тем временем свою истину, — наша мать станет Великой! Поднимется выше всех остальных! Твоё тело идеальный сосуд. Жаль, правда, что придется поглотить твою душу. Но, как у вас там говорят? Лес рубят — щепки летят.
Чтоб я еще раз связался с богами….
Резкая боль пронзила мое тело в области груди. Пришлось приложить все усилия, чтобы не закричать. Лишь взгляд невольно скосился на татуировку, которая сейчас светилась ярко-красным светом.
— Началось, — улыбнулась Мириена.
Кхаэрос оказался в её левой руке, тогда как правой она начала рисовать на воздухе непонятные символы. Боль усиливалась с каждым из них и в какой-то момент кинжал просто-напросто вырвало из руки дроу и он вонзился в воздух прямо напротив статуи паучихи. От его лезвия в верх и вниз начала расползаться трещина, а мне резко поплохело. Боль стало терпеть практически невозможно, но не это главное. Внутри меня начала образовываться пустота. Сложно объяснить какого это, когда словно высасывают душу.
Копьё сорвалось с моей ладони и унеслось к клетке — тщетно. С трудом увернулся от обратного сгустка черной энергии. Дальше направил руку в низ и снова отправил скилл, но уже в бетонное основание. Брызнула крошка, поднялась пыль, но снова никаких результатов. Прыжок и вместо телепортации сквозь прутья боль по всему телу и черный огонь, что на несколько секунд его покрывает. Дальше я уже практически не думал. Рывок к клетке, удар когтями по прутьям и рычание, словно раненый зверь. Копь, копье, и снова всё без толку! Боль уже не ощущалась как что-то временное и чужеродное, она была мной. Она спаялась с телом, а я больше не имел сил, чтобы ей сопротивляться.
Рывок из последних сил и рука сжимается вокруг энергетического прута. Оскал и рычание дикого зверя, которым был я. Затуманенные глаза находят силуэт Вика, который стоит рядом со своей матерью в паре метров перед клеткой.
— Кажется всё, братец? — хохотнул я.
— Прости, — уже не слышу его слов, только читаю по губам.
Молниеносным движением руки он выхватывает с пояса кинжал и вгоняет собственной матери в глаз. Острие пробивает ей голову насквозь, но даже этого не хватает, чтобы убить наполненную магией Ллос жрицу. Она медленно поворачивает голову к сыну, но в руках того уже меч. Взмах и женщина медленно оседает на пол, а к клетке катится её голова. В глазах брата я вижу боль, ярость и дикую злость. Он смотрит мне в глаза, и я вижу, как они стали влажными.
— Я ненавижу тебя, паучиха! — орет он во все горло. — Ненавижу и презираю! Ты худшее, что случилось с нашим народом, тварь! Чтоб великое ничто сожрало твои паучьи потроха!