— Тьфу, мерзенный перемёт! — плюнул под ноги пан Ян. Это же надо, как всё нескладно выходит–то…
Потом, видимо, приняв решение, приподнялся и закричал:
— Эгей! А где сам пан Имрё? Хочу с ним поговорить по важному делу!
— Ищи — не сыщешь, земан! Грозному Имрё–беку других дел, что ли, нету, чтоб по зиме здесь скучать? Далеко он! Если и вправду дело имеешь — обскажи мне, я передам!
— То дело тайное! Не для твоих ушей, хлоп мадьярский!
И, обращаясь к отряду, земан Жбан скомандовал:
— Разворачиваемся! И — ходу отсюда, ходу, пока эти пёсьи сыны коней не заседлали! В лесу они нам не опасны: нам богемский лес — что дом родимый, а эти — находники пришлые!
***
Ох уж мы и тикали! Ей–же–ей, никогда в таком драпе не участвовал — ни в этом мире, ни в своём прежнем! Я едва успел вспрыгнуть на кошевку, растянувшись поперёк полсти и явно крепко придавив земановы ноги.
Верховые на полном скаку перестроились на два микроотрядика, первый из которых умчал на расстояние метров сорока впереди санок, а второй, пристроившись вплотную в арьергарде, выполнял роль тылового охранения.
Спустя минуту великолепной скачки я уже напоминал сугроб, по маковку засыпанный искрящимся снегом, летящим из–под конских копыт. Совершенно непонятно, как я ухитрился не слететь под полозья на поворотах и не потерять на ходу походный мешок, в который вцепился до побеления ногтей.
Блин горелый! А куда рукавицы–то подевались? Так и поморозиться легко…
На полном ходу влетели под полог заснеженного леса.
Проскакав немного, мы остановились, чтобы провести небольшую 'рокировку': дружинники из арьергарда спешились, и кинулись подсекать боевыми топорами придорожное дерево, земан, предварительно согнав меня с саней, выудил из–под подстеленных в кошевку кусков войлока найденные на разгромленном становище лук с колчаном и, укрывшись за толстым стволом явно принялся настораживать оружие. Когда же он выбрался, аккуратно разматывая тонкий и длинный кожаный ремешок, мне стало ясно, что гранатные растяжки двадцатого века имеют весьма и весьма долгую 'родословную'. Думаю, будь это запретное во владениях монголов оружие у каждого из кметей, предполагаемой погоне пришлось бы несладко. Но — увы! Даже за прикосновение к луку кто угодно, кроме степняков, мог лишиться руки, а уж вражеским стрелкам кочевники и вовсе пощады не давали. Лук у них считался исключительно монгольской принадлежностью, и любой иноплеменник, посягнувший на него, подлежал каре. Тот же запрет коснулся и арбалетов: узкоглазые оккупанты прекрасно понимали, что лишённое по–настоящему дальнобойного оружия потенциальное войско взбунтовавшихся данников не имеет серьёзных шансов в полевом сражении против страшной 'карусели' всадников в халатах и малахаях. Пока нападающие пробегут сотни три шагов, почти все они будут поражены стрелами, не сумев даже коснуться никого из новых 'хозяев мира'.
Тем временем Франтишек Жбан в паре с дружинником давно скрылись за поворотом, проверяя, свободен ли дальнейший путь. Возчики обоих саней, хлопы Эзра и Павел, пользуясь минутной передышкой, обтирали упряжных лошадей клочками сена и чистили их морды от инея и сосулек. Отчего–то мне это напомнило многократно виданные эпизоды из моей прежней жизни в двадцать первом столетии, когда пожилые дядьки вот с такими же сосредоточенными лицами протирали зимой стёкла своих стареньких 'жигулей' и 'нив'… И так стало тошно на душе — хоть на стенку лезь! Вот только стенки поблизости не заметно…
— Ты вот что, мастер Белов, не торчи пнём! — Деятельный пан Ян уже оказался рядом с кошевкой. — Сейчас дальше поедем, раз уж с ночлегом ничего не вышло, так ты полезай в сани с припасами, раз уж считаешься кухарем. Там сокирка про запас захована, так ты с неё паклю–то сними: не дай Святой Йиржи, наскочут мадьярские выкормыши, так чтоб хоть чем отмахаться было. Хотя проку от тебя, прямо скажу, в драке и никакого, але ж грех мне будет, если христианскую душу без оружья оставлю. Эй, Эзра! Макс с тобой будет, дашь ему пару шкур — прикрыться от ветра и пусть оружие возьмёт, я дозволил!
— Слухаю, ласкавы пан! — Склонился послушный слуга.
Мн–да, малясь обидно, конечно, ну да на обиженных, как известно, воду возят, а это — не мой профиль деятельности. Закинув заплечный мешок в сани к Эзре, принялся копаться меж тюков и мешков, пока не выудил со дна маленький топорик на метровой прямой рукояти, смазанный жиром и плотно обмотанный жгутами пакли. Средневековая консервация… Как говорит мой батя, оружье любит ласку, чистку и смазку. Вот чисткой мы сейчас и займёмся. Устроившись под овчинами в санях, освободил топорик от пакли и ею же принялся счищать щедро намазанный жир. Тем временем наша часть каравана, наконец, вновь тронулась в путь, стремясь нагнать ускакавших далеко вперёд разведчиков.