А листовочки кружились в воздухе и медленно планировали на землю. Какие на поле попадали, какие и в деревню залетели. Политрук и замполитрука, назначенный им из бойцов, потому как того, с четырьмя треугольничками, кадрового, ранило и потопал он радостно в тыл, начали ходить по деревне и листовочки эти подбирать. Их в деревню попало не так уж много, а потому политрук приказал никому их не подбирать под угрозой трибунала, надеясь, что вдвоем они сами управятся. Ведь ежели боец подберет, так поневоле глазом пройдется по строчкам и узнает, к чему немцы его призывают, а призывали они, конечно, сдаваться, переходить на ихнюю сторону, и каждая листовочка эта являлась пропуском. А переходить предлагали, потому как сопротивляться им безнадежно, Красная Армия разгромлена, а в плену им будет обеспечена и жизнь, и пропитание, и прочее...
Видя, как резво собирают политрук с бойцом листовочки, чуть ли не бегом, Мачихин - а кто же иной - ухмыльнулся презрительно и заявил во всеуслышание:
- Не верит нам начальство, не доверяет, будто прочтем этот листок и побежим сразу в плен. Разве это дело, так народу не доверять?
- А когда Советская власть народу доверяла? Да никогда. И в гражданскую комиссары все выпытывали, какого кто происхождения. Офицеров царских сколько перестреляли, а они ведь добровольно в Красную Армию пошли, за народ вроде были, - откликнулся папаша, и тоже не тихо.
- Легче на поворотах, папаша. На стукача нарвешься - погоришь, предупредил Костик. - Вон сержант на подходе.
- А я уж горел, горел, а как война, призвали меня Советскую власть защищать, которая меня не успела заничтожить до конца. Не боюсь я теперича никого - ни стукачей, ни власть, ни НКВД, надо мною сейчас другая власть Божья. А посадят, так я в лагере, может, и выживу, а здесь, сам понимаешь...
- Интересное кино получается, папаша... Может, ты и задумал в лагере от войны перекрыться? - усмехнулся Костик.
- Я вот тебе врежу за такие слова, соплями изойдешь. Силенка во мне осталась, - тяжело приподнялся папаша, сжав увесистые кулаки.
- Пошутил я. Что, ты меня не знаешь?
- Я тебе пошуткую. Говорил я, за Расею-матушку воюю, она мне родина родная. Понял?
Костик согласно кивнул, а папаша стал завертывать цигарку. Закурив, продолжил:
- Я вот что думаю: ежели победим немца, распустит, может, Сталин колхозы, вернет мужику землицу обратно?
- Вижу, здорово ты против колхозов, папаша, - сказал Костик.
- А что же, давно людьми сказано: богатый мужик - богатая страна. А в колхозе все нищие. Это и дураку ясно, чего тут говорить-то.
Вдали появился политрук с бойцом, в снятых касках несли они немецкие листовки. Разговор, само собой разумеется, затих, но когда они проходили мимо, Мачихин спросил:
- Ну что там, товарищ политрук, фрицы нам пишут?
Политрук остановился и, не ответив, озабоченно спросил в свою очередь:
- Никто из вас, товарищи, не подбирал листовки? Смотрите, найду, плохо будет. Есть на этот счет строгий приказ. А потому, если кто припрятал на закурку или еще для чего - сдайте сейчас же.
- Успокойтесь, товарищ политрук, никто из нас ничего не брал. Хотя на подтирку парочку неплохо бы иметь, - улыбнулся Костик.
- На кой они нам, - безразлично произнес папаша.
Политрук оглядел всех и, видно, поверив ребятам, тронулся в избу, в которой ротный с телефонистами находится. Не успел он войти, как прибежал боец-наблюдатель и сообщил, что по оврагу пробираются к нам двое, помкомбат, наверно, с бойцом. Ротный поднялся, подтянул ремень и ушел встречать помкомбата, захватив но дороге Карцева. У края деревни они остановились и глядели, как двое, согнувшись, довольно робко двигались в их сторону. Овраг метрах в ста от деревни кончался, и тем двоим придется выйти на поле, где они будут видимы немцами из деревни Панова, что находится справа от Овсянникова. Вот тут придется им и ползком, и перебежками, потому как подстрелить их может немец запросто. На какое-то время они скрылись из глаз, а потом стал видим один. Он ползком вылезал по склону оврага, это был сопровождавший помкомбата боец. Выползя, огляделся, затем быстро поднялся и побежал в сторону деревни, но вскоре бухнулся в снег, прижатый огнем немецкого пулемета, открывшего стрельбу почти сразу же, как тот побежал.
- Наблюдают, гады, заметил Костик.- Ранило или так залег?
Ротный молчал, думая, зачем тащится к ним помкомбат и что его приход сулит? Почему-то прижало сердце от нехорошего предчувствия: вдруг заставят их наступать на лесок, в который ушли немцы для поддержки второго батальона? И наступать не по делу, а лишь для отвлечения противника, стало быть, ненужные бессмысленные потери, а в роте и так всего восемьдесят человек...
Тем временем помкомбатовский связной поднялся и добежал до первого немецкого окопа, а оттуда по ходу сообщения добрался до них. Левый рукав его телогрейки был окровавлен. Карцев бросился ему помогать перевязать рану, тот морщился от боли, но в глазах билась радость.
- Отвоевался на время... Отсижусь у вас до темноты и в тыл потопаю, выдохнул он и попросил завернуть ему цигарку.
- Зачем помкомбат-то идет? - спросил его ротный.
- Не помкомбат это. Начальник Особого...
- А ему зачем к нам?
- Из-за листовок фрицевских поперся. Он больно смелый у нас, когда выпивши. А мне вот не поднес, мне тверезому под пули лезть, знаете, какая неохота была.
- Знаем, сказал Костик и дал связному фрицевскую сигарету.
Тот затянулся со смаком и даже блаженно закрыл глаза на время. Ему-то хорошо, подумал Костик, отлежится в санроте или в эвакогоспитале, а вот нас неизвестно, что ждет...
- Знаешь что, Карцев? Пойди-ка, поспрошай, не оставил ли кто листовки при себе, а то найдет особист, неприятностей не оберешься, - сказал ротный.
- Неприятностей? - усмехнулся раненый. - Мягко выразились, старший лейтенант. Наш бравый начальничек в трибунал упрячет, а то и на месте за такие дела хлопнет.
- Чего мелешь-то? Какие у него такие права на это? - занедоумевал Костик.
- Выходит, есть... Да он у нас как что, так пистолетик из кобуры. Психованный, по-моему, малость.
- Ну, ты такое наговорил, что нам радоваться надо, ежели хлопнет его по дороге.
- Его не хлопнет, везучий он. А вообще-то я горевать особо не буду, заявил раненый, осклабившись.
- Что ж ты так о своем командире?
- А меня назначили к нему всего два дня назад.
- Костик, выполняйте приказание, - спокойно напомнил ротный.
Карцев рысцой бросился в деревню, а ротный и связной особиста стали смотреть, как будет тот перебегать открытое место. Ротный ни разу не сталкивался с Особым отделом, никого оттуда не знал, но слова красноармейца насторожили его, по ним видать, что особист этот сволочной и ждать от него всего можно. Однако особист перебегать не торопился, ждал, видно, когда немец успокоится и перестанет так внимательно наблюдать, решив, что русский, но которому стреляли, был один. Ротный закурил, угостив и раненого, они дымили и перестали глядеть на поле, перекидываясь незначащими словами, а потому особист ошеломил их своим нежданным появлением.
- Вот как надо, - заявил особист раненому. - Выбрать момент и мигом, без всяких перебежек. Они по мне стрельнули, когда я уж у окопа был.
Особист был возбужден и так доволен, что добрался благополучно, что не обратил внимания на ранение своего связного. От него и вправду попахивало спиртным, хотя по виду был трезв, подтянут и недурен собой - серые холодные глаза, нос с горбинкой и небольшие черные усики па тщательно выбритом лице.
- Я говорил, вы везучий. А меня вот ранило.
- Ранило? - только сейчас посмотрел особист на забинтованное предплечье связного. - Эх, вояка! И в левую ручку угодило? Хорошее ранение. Что-то вы долго отлеживались, не тогда ли и ранило?
- Вы же видали... Меня на ходу хлопнуло, оттого и упал, - с обидой и с недоумением ответил связной, исподлобья взглянув на особиста.
- Ладно. Такой вы мне не нужны, можете в тыл идти.