Вернуться к жизненному пути, который привел меня в тот путь, из которого Моллой вытащил меня на Рождество, не было вариантом, поэтому вместо того, чтобы заглушить шум самолечением, я ограничился сигаретой.
Сидя на травяном склоне, в стороне от других родителей и болельщиков, окружающих спортивную площадку GAA, я закручивал сигарету, ожидая окончания младшего хоккейного турнира моих братьев.
С моими руками, небрежно скрещенными вокруг коленей и капюшоном над головой, чтобы скрыть свое лицо, я глубоко затянулся, задерживая дым в легких достаточно долго, чтобы почувствовать жжение в легких и туман в голове, прежде чем медленно выдохнуть.
херлинг не был по вкусу Олли. Ему трудно было понять концепцию игры так же,как и Шэннон раньше трудилась с камоки (Тот же херлинг, но играет женский пол), прежде чем бросить это. Тадгх, напротив, казалось, унаследовал ген, переданный от нашего отца. Херлинг ему давался естественно, и когда ты наблюдал за его игрой, ты знал, что видишь что-то особенное.
Кого-то особенного.
У меня было ощущение, что, дав ему время и пространство для совершенствования своего мастерства, если только наш отец не заберет из игры всю радость, как он это сделал со мной, Тадгх станет лучшим из всех нас.
Олли был старательным, но у парня просто не хватало координации глаз-рук, ловкости или жесткости, которые шли вместе с этим видом спорта, что меня вполне устраивало. Мне было плевать, играли ли мои братья или нет. Для меня это была всего лишь игра, просто игра, но для нашего отца наше умение играть было таинством, которое нельзя было пропустить или избежать.
С четырехлетнего возраста каждому из нас вручали клюшку, и нас тащили на этот же стадион, передавая в руки тренерам и коучам юниорской лиги с полномочиями нашего отца, разрешая им гнуть, ломать и формировать нас в лучших из нас. Это было наше личное крещение огнем.
Умный, но не нахальный, уверенный, но не высокомерный, смелый, но не дерзкий;
Даррен всегда соответствовал образцу идеального мальчика. Все эти характеристики, вместе с его спокойным манерным характером и наблюдательной природой, были основными причинами того, почему он всегда был любимым сыном нашей матери и, до тех пор, пока он не узнал о своей сексуальной ориентации, также любимым нашим отцом. И, самое главное, Даррен был искусным и опытным игроком в херлинг, но он никогда не был феноменальным. Он никогда не затмевал нашего отца, и по этой причине старик никогда не чувствовал в нем угрозу. Потому что, в глазах нашего отца, чем лучше ты играл в херлинг, тем лучше ты был сыном, пока ты не был лучше его. Тогда ты становился угрозой его наследию, и он терпеть этого не мог. Он хотел, чтобы мы помнили, что он был одним из великих, а не наоборот.
Я никогда не был сыном, которым наша мать могла гордиться, не обладая тем серебряным языком, который был у моего старшего брата, мне удалось вписаться в стереотипный прототип, необходимый для того, чтобы быть принятым и хваленным нашим отцом. До тех пор, пока, в нежном возрасте одиннадцати лет, я не допустил не прощения ошибку попадания под прицел селекторов округа, что моему отцу удалось сделать только в тринадцать лет, а Даррену в четырнадцать.
После этого наши отношения стремительно пошли вниз, с перехода от бурных к откровенно невыносимым. Чем больше я играл, тем больше он меня ненавидел, и чем больше он меня ненавидел, тем сильнее я играл, лишь бы довести его до белого каления. Это был зловещий, бесконечный цикл токсичности, в результате которого я презирал игру почти так же сильно, как и его.
Мой отец ненавидел меня за то, что я играл в эту игру лучше, чем он когда-либо играл, и я ненавидел своего отца за то, что он превратил меня в своего живого, дышащего клона. Он научил меня всему, что знал, а затем возненавидел меня за то, что я это использовал, в то время как я ненавидел его за внедрение меня в дар, который никогда не станет моим. На протяжении всей моей жизни, буду я лучше его или нет, ему всегда будет приписываться мое достижение. Я все равно играл, потому что, если честно, у меня не было множества других навыков.
– Давно тебя не видел, - прозвучал знакомый голос, когда высокая фигура села рядом со мной на траве. – Как дела, парень?
Немедленно напрягшись, я удерживал сигарету между губами и повернул голову, чтобы посмотреть на него. – Что ты здесь делаешь?
– Обязанности папочки. – Шейн кивнул головой в сторону, где проходила игра миниатюр. – Ты видишь того молодого парня там? Большой парень с мячом?
– Да?
– Его мама – моя старая знакомая с давних времен, - он пояснил, протягивая руку.
– Недавно появилась, с зависимостью и висящими руками. По всей видимости, он должен быть моим, или по крайней мере, так говорит она.
Сделав еще один затяжку, я передал ему сигарету и выдохнул клубы дыма. – Так она говорит?
– Когда речь идет о таких женщинах, - он на мгновение приостановился, чтобы поднести к губам сигарету, прежде чем продолжить. – Назвать этого ребенка моим – это такое же достоинство, как то, что она упала в пучок крапивы и смогла выбрать ту, которая ее ужалила.
Я нахмурился. – Стрелять в темноте.
– Очень дикая стрельба в темноте, - он согласился с хихиканьем, выдыхая клубы дыма.
– Ну, черт, - пробормотал я, не зная, что еще сказать.
– И как дела, парень? – спросил он, делая еще один затяжку. – Давно не видел тебя.
– Занимаюсь делами, - ответил я, разочарованный тем, как его появление убило приятное ощущение умиротворенности.
Теперь я был на нервах.
На нервах и в излишнем раздумье.
Старая поговорка «глаза боятся, а руки делают» явно имела некоторый смысл, потому что со временем, чем больше расстояния я умудрился поставить между собой и своей старой жизнью, тем легче становилось держаться подальше.
Но теперь эта старая жизнь сидела рядом со мной, и я понял, насколько быстро старые тяготения могут вернуться.
– Ты все еще вместе с той барменшей?
– Она официантка.
– Официантка, - он поправил, выдыхая еще один клуб дыма. – Я видел твоего старого в городе на днях.
– Мне все равно.
– Трахается с какой-то барменшей в стороне от The Dinniman.
Я напрягся.
– Очень похожа на твою официантку.
Я повернулся, чтобы сердито посмотреть на него. – Какова твоя цель, Шейн?
– Никакой цели, - ответил он, поднимая руки. – Просто делаю доброе дело для друга.
– Это не была она.
Он пожал плечами. – Могу и ошибаться.
– Ты ошибаешься.
– Все равно, - вдумчиво заметил он. – Ты знаешь, какие бывают эти барменши…
– Официантка. Она официантка, и я не слушаю этого. – Встав, я обернулся, чтобы посмотреть на него. – Я говорил тебе раньше, что она для меня важна.
Он пожал плечами. – Я просто забочусь о друге.