– Sacred Heart Primary School, - я вставил с кивком. – Та же самая, в которую ходили я и Шэннон.
– Я помню это, как будто было вчера, - он сказал, улыбаясь с нежностью к воспоминанию. – Это был первый день Клэр в младших классах, и она вернулась домой в слезах. Я играл впереди, пинал мяч вместе с Хьюи, когда она вышла из школьного автобуса в конце дороги, и все, что я видел, это гора светлых кудрей, когда она мчалась к нам по подъездной дорожке.
– Почему она плакала?
– По-видимому, какой-то маленький ублюдок из старших классов сказал ей,
Что она должна быть его девушкой. – Гибси откинул голову и засмеялся. – И когда она сказала ему, что она не хочет, он дернул ее за волосы и рассказал классу, что она ест сопли.
– Какая маленькая сволочь, - я посмеивался.
– Ей было так плохо, парень. – Гибси смеялся. – Честное слово, ты никогда не видел подобное опустошение.
– Что сделал ее брат?
– Хьюи сказал ей послать его.
– Думаю, ты поступил иначе?
Сверкая глазами, Гибси открыл было рот, чтобы ответить мне,когда Кав ворвался в кухню, с лицом как угрюмого грозового облака.
– У меня есть вопрос, Джоуи-керлер.
Чертовское пренебрежение, капающее из его тона, вызвало мой агрессивный настрой мгновенно. – Вперед, мистер регби.
– Мне нужна минута, Гибс, - Кав рявкнул, и, не произнося ни слова, его дурацкий приятель вышел из кухни, закрыв за собой дверь. – Теперь. -Кав перекрестил руки на груди и взглянул на меня с неодобрением.
– Кто черт возьми трогает твою сестру?
Ну, черт.
Никогда ни у кого не хватало яиц чтобы задать такой прямолинейный вопрос.
Никто никогда не спрашивал, потому что они не хотели вмешиваться, и даже если бы они спросили, они не хотели слышать правду. Так было всегда, насколько я мог себя помнить. С учителями, тренерами, соседями, черт, даже полицейские не хотели знать. Единственный человек в нашей жизни, который когда-либо уделял время, чтобы проникнуть глубже, чтобы узнать больше, была Моллой.
До сих пор.
– Да, ты меня услышал, - Кав настаивал, не желая отступить, как я привык. – Я нашел ее на четвереньках в школе в пятницу, вырывая все из себя, - продолжал он. – С ней что-то происходит, и я хочу знать, что это.
– Почему?
– Потому что я хочу это исправить.
– Почему?
– Потому что никто не должен класть свои чертовы руки на нее! -Он рычал, теряя свою этот идеально отполированный внешний вид.– Черт!
– Что она тебе сказала?
– Что она упала на Лего. – Он бросил руки вверх от беспомощности. – На чертовы Лего.
– Если Шэннон говорит, что так было, значит, так и было.
– Нет-нет! – он закричал, потеряв самообладание, поднимая руку и борясь за контроль над своим темпераментом. Что я знал слишком хорошо. – Не подноси мне это дерьмо. Это не первый раз, когда я видел ее со следами. Что с ней происходит?
Откинувшись на своем табурете, я изучал парня, внедрившего себя в жизнь моей сестры – и, возможно, в нашу всех жизнь. Он стоял передо мной, требуя ответов, которые я не мог предоставить.
Беспомощный тон его голоса дал мне отпор.
Потому что я знал этот тон.
Я знал это отчаяние.
Я чувствовал это ежедневно.
– Кто мучает твою сестру? – он повторил, когда отчаяние и разочарование слились внутри него.
Этому парню не было на нее наплевать.
Он заботился в удивительной степени.
– Это те придурки из школы? – он настаивал. – Это были они? Те девочки? – Его голос треснул, и он глубоко вздохнул, прежде чем спросить, – Она сама себе вредит? – Его глаза затвердели, как сталь, когда он прошипел, – Или ты ей вредишь?
Единственное, что я мог в этот момент сделать, это поднять бровь. Ему хватило дерзости сказать мне это в лицо, и единственная причина, по которой я не жаждал крови из-за этого отвратительного обвинения, заключалась в том, что его чувства к моей сестре были написаны всем его лице.
– Парень, тебе лучше начать говорить, потому что брат или не брат,но я тебе влеплю.
Он мог попробовать. Джонни Кавана бил на физических показателях, но у меня было
Чувство, что парень, такой стабильный и здравомыслящий, как он, выросший в таком доме, никогда не должен был бороться за выживание, как я.
Его воспитывали, как проклятого принца, с бесчисленными портретами и картинами, украшавшими стены его дома, тогда как меня родили в аду и вырастили на улицах.
Для выживания в том масштабе, в котором я выжил, требовался убийственный инстинкт, и это означало, что не имеет значения, каким изгоем я был в бою. Единственный способ, которым я когда-либо сдавался или переставал бороться, это если бы мое сердце перестало биться. Так что, если он планировал подраться со мной, то ему нужно было быть готовым убить меня, потому что я никогда не перестану вставать.
Не ради моего отца.
Не ради него.
Не ради любого другого ублюдка на этой планете.
Тот факт, что именно истинная забота о моей сестре вызвала его угрожающее поведение, заставило меня держать голову так, как я никогда не держал ее. Тем не менее что-то глубоко во мне подсказывало мне сделать это.
Он не был врагом.
По крайней мере, не сегодня.
– Тебе придется поговорить с Шэннон, - наконец, сказал я. – Я не могу дать тебе ответы, которые ты хочешь.
– Да, ты можешь, - Кав ответил, умоляя меня своими глазами заговорить.– Просто открой рот и говори!
– Нет. – Я покачал головой. – Я не могу и не буду. Если она доверяет тебе достаточно, она расскажет тебе. Если нет, то нет. В любом случае это не мое дело.
– Не твое дело? – Он выглядел возмущенным этим. – Что за черт означает?
– Точно так, как звучит, - я отгрустил. – Это означает, что это не мое дело. Но я могу заверить тебя, что я никогда не поднимал руку на свою сестру. Или на какую-либо другую женщину, кстати.
– Я хочу знать, что тут происходит, Линч. Если над ней издеваются или что-то подобное, я могу помочь. Я могу это исправить, если ты только скажешь мне.
– Ты можешь это исправить?
– Для нее? – Он кивнул решительно. – Безусловно.
– Ты ей нравишься. – Я наклонил голову в сторону, изучая его. – Может даже больше, чем нравишься.
Он этого не отрицал.
Отлично.
Еще один плюс для него.
– Я хочу знать, что случилось, - он пытался рассудить. – Мне нужно.
Возможно, его приятель был прав о том, что этот парень продержится. Его слова, конечно, демонстрировала высокий уровень постоянства.
– Слушай, я бы с радостью рассказал тебе, - ответил я. – У меня бы не было проблем с тем, чтобы все разложить перед тобой. Мне ничего скрывать.
Когда я произнёс эти слова, я понял, что они были правдой. Потому что внутри меня что-то случилось, что, черт возьми, было странно, и мне надоело лгать.
Скрывать.
Постоянно смотреть за своей спиной и спинами своих братьев и сестер. Это не жизнь, и мне это не нравилось. Мне никогда это не нравилось.