Грейс открыла от удивления рот и опустила стрелу.
— Бизон? Я окружена буйволами на лоне дикой природы?
— Говоря по правде, ты вовсе не «окружена», потому что тут есть только одна группа в тридцати футах от нас. Вот если бы они находились позади нас, то, может быть, ты была бы права, хотя…
Тут же раздался спокойный голос:
— Говоря по правде, вы окружены волками.
При первом же слове Бреннан развернулся, выхватил кинжалы, но заметив знакомое лицо Лукаса, расслабился и вложил их обратно в ножны. Альфа оборотень, окруженный шестью волками-членами своей стаи, стоял примерно в десяти шагах от них.
Алексиос направился к старому другу, они пожали друг другу руки.
— Радушно ты нас встречаешь, Лукас.
— Добро пожаловать в мой дом, — ответил тот, кивая головой. Тут он заметил Грейс и улыбнулся во весь рот.
— Вот это сюрприз! Как же тебе удалось привлечь такую красавицу?
Волчица с медового цвета мехов, сидящая справа от Лукаса, оскалилась и рыкнула. Лукас же откинул голову назад и захохотал.
— Мне кажется, что твоя возлюбленная не слишком рада, что ты отпускаешь комплименты женщине, принадлежащей другому мужчине, — заметил Алексиос, низко кланяясь волчице.
Вокруг животного появилось мерцающее сияние, а потом на том же месте появилась женщина. Ее длинные, вьющиеся волосы были того же самого золотистого оттенка, что и волчья шерсть. Она была одета просто: обычная черная рубашка и голубые джинсы, а ее красота сияла, как атлантийский драгоценный камень в лунную ночь.
Грейс подошла к Алексиосу и ткнула его локтем в бок. И судя по его возгласу силы Грейс не пожалела.
— Припоминаешь, как мы говорили о твоих собственнических замашках? — пробормотала она. Потом посмотрела на Лукаса и его пару и склонила голову. — Благодарю за ваше гостеприимство. Я Грейс, а вот этому увальню еще учиться и учиться.
Женщина-оборотень рассмеялась.
— Я Хани, и желаю удачи. С тех пор, как Лукас узнал о моей беременности, он стал обращаться со мной как с хрупкой, изящной статуэткой. Малыши уже родились, а он все никак не изменит своего поведения.
Она хотела подойти к ним, но Лукас удержал ее.
— Нам стоит сначала убедиться, настоящие ли это Алексиос и Бреннан, а потом уж приближаться к ним, — хмурясь, заявил Лукас.
Бреннан понимал его опасения.
— Да, нам известно про оборотней-хамелеонов. Наверное, стоит спросить нас о том, что знаем только мы?
Лукас не нуждался в напоминании, так как спросил без колебаний:
— Какой танец ненавидит Кристоф? Он нам об этом рассказывал.
Бреннан уставился на альфу, не имея не малейшего понятия, что тот имеет в виду, а вот Алексиос рассмеялся:
— Если я не ошибаюсь, ему не нравятся танцы в рядочек.
Бреннан вспомнил о предыдущей встрече с Лукасом, омраченной нападением зачарованных волков, и безразлично улыбнулся. Он уже давно понял, что лучше в присутствии других хотя бы изобразить на лице подобие чувств, хоть не мог испытать ни удовольствия, ни веселья.
— Мне кажется, что я тогда упомянул о своей любви к хорошему вальсу.
Лукас улыбнулся:
— Только ты, Бреннан, можешь скучать по вальсу. Могу поспорить, что вы с Иоганном Штраусом были приятелями.
— Не имел чести познакомиться с Иоганном Штраусом-старшим, но с Иоганном Штраусом-сыном я обедал и выразил мое искреннее восхищение его сочинением «An der schönen blauen Donau».
Хани улыбнулась:
— «Над прекрасным голубым Дунаем»? Мы танцевали под эту музыку первый вальс на нашей свадьбе.
Бреннан посмотрел на Лукаса:
— Тебе тоже нравится вальс?
Лукас собственнически обнял свою возлюбленную и пожал плечами.
— Хани хотела, чтобы я с ней станцевал вальс, поэтому я исполнил ее желание. Подожди, Бреннан, вот найдется дама, которая бульдозером снесет стену вокруг твоего сердца. И тогда ты по ее просьбе станцуешь и танго, и вальс, и долбанную макарену.
Разумеется, проклятие лишило его возможности испытывать что-либо, но, тем не менее Бреннан почувствовал, как что-то темное и опасное зашевелилось в его душе при этой мысли. Тиернан. Если она та самая, единственная, если только она может пробиться… Но в таком случае вернувшиеся эмоции уничтожат его или, хуже того, ее саму.
Слова ненавистного проклятия снова пронеслись в его разуме: «только когда она умрет — ее сердце остановится и душа отлетит…». Перед внутренним взором появилась фотография Тиернан в газете. Если бы только вспомнить, какой она была в его объятиях. Бреннан закрыл глаза и покачал головой, чтобы прояснить мысли. Когда он снова открыл глаза, повисло неловкое молчание.