Тиернан так плотно сжала руками подлокотники стула, что ее костяшки побелели, как и ее лицо.
— Это…это процедура активации?
Литтон кивнул, не отводя жадного взгляда от экрана.
— Да. В зависимости от уровня естественной сопротивляемости, который меняется от пациента к пациенту, процедуру порой необходимо провести повторно несколько раз.
Один из испытуемых на видеозаписи — женщина — закричала, выгнула тело, затем откинулась на спинку стула. Бреннан увидел слезы в уголках ее глаз, и ему захотелось ударить по чему-нибудь.
Ударить кого-нибудь.
А его главный кандидат имел наглость издать смешок.
— Иногда они испытывают небольшой дискомфорт, — все еще хихикая, сказал Литтон. — Но когда все заканчивается, они уже этого не помнят.
— Вы можете воздействовать и на память? — спросил Бреннан, мысленно готовясь к самому худшему.
— Не совсем. Что-то во время процедуры вызывает некие пробелы в памяти, которые, впрочем, касаются лишь событий, произошедших непосредственно до проведения самой процедуры. Мы считаем, что таковы негативные последствия данной операции.
— Что — правда? Вот дела! — отрезала Тиернан.
Литтон нахмурился.
— Великие научные достижения и научный прогресс требуют некоторых жертв, мисс Баум.
— Чем же пожертвовали вы? — бросила она в ответ.
— Мне пришлось отказаться от высокого профессорского звания в одном очень уважаемом университете, чтобы основать этот институт, — рявкнул он, затем продолжил с чувством собственного достоинства:
— Прошу прощения, мистер Бреннан. Обычно людям, далеким от научной деятельности, трудно понять, сколько усердия и преданности делу она требует. Поскольку вы ранее так активно участвовали в исследованиях, я уверен, вы меня поймете.
— Разумеется, — ответил Бреннан. Он схватил руку Тиернан под столом и сжал ее в знак предупреждения. У них до сих пор не было никаких реальных доказательств того, что происходило в институте. И все же ее учащенное дыхание свидетельствовало о том, что она достигла точки кипения.
— Пожалуйста, продолжайте, — попросил он Литтона.
Видео продолжилось спокойными сценами, в которых люди выполняли простые задания и делали различные трюки с физической ловкостью, которой до процедуры не обладали. Они наблюдали, как пациенты жонглировали, балансировали на гимнастическом бревне и взбирались на каменную стену.
— Этой женщине дана была установка считать себя профессиональной скрипачкой, — сказал Литтон, когда картинка на экране сменилась, чтобы показать испытуемую играющей на скрипке с выражением мечтательного блаженства на лице.
— Это прекрасно, но… противоестественно, — прошептала Тиернан.
И она была права. Музыкальное исполнение этой женщины было технически безупречным, но удивительно бездушным, как и выражение ее глаз, когда камера снимала крупным планом.
— Только подумайте о том, насколько этот новоприобретенный талант улучшил ее жизнь. Просто великолепно. Я так понимаю, это Бах, — заметил Литтон. — Представьте себе, сколько музыки нам удалось привнести в этот мир.
— Где она сейчас? — поинтересовалась Тиернан. — Отправилась в концертное турне?
Впервые Литтон показался смущенным.
— Нет. У нее… эхм… у нее возникли некоторые осложнения.
— Какие конкретно осложнения вы имеете в виду? — спросил Бреннан.
Поначалу он полагал, что Литтон не ответит. Ученый плотно сжал губы и уставился на них. Но потом он слегка пожал плечами.
— Она стала одержимой: не хотела ни есть, ни спать, и даже не останавливалась, чтобы попить воды. Она ни на минуту не выпускала из рук скрипку и становилась крайне агрессивной, когда ее пытались у нее отнять.
— Где она сейчас? — повторила Тиернан, отчеканивая каждое слово.
Литтон опалил ее взглядом, и в этот момент ярость, ударившая Бреннану в голову, безумной дробью застучала в висках, почти заглушая ответ ученого.
— Она мертва, — выдавил из себя Литтон. — Понимаете, она непрерывно играла на скрипке. И пока она голодала, ее организм обезвоживался. Она довела себя этой игрой до смерти.