- Дракон, - хрипло произнес он и помчался к своим людям потому, что дворы еще никто не обыскивал. Мужчина солгал.
По прошествии часа доклада еще не было. Найяр дремал, сидя в кресле, все более погружаясь в забытье…
- Что такое солнце, матушка?
- Солнце – это свет, Най. Все живое тянется к свету, потому что свет – это жизнь. Жизнь – это сокровище, которое при рождении дают нам боги. Нужно беречь этот дар, мальчики мои.
…Герцог вынырнул из тяжелой дремы и потер глаза.
- Я во тьме, матушка, я во тьме, - прошептал он. – Мое солнце ушло от меня, мой свет угасает. Мое сокровище светит другому.
Найяр резко вскочил и пнул кресло - ярость вернулась. Сейчас он мог поспорить с герцогиней Таргарской, своей матерью, умершей, когда ему было всего десять лет. Она учила их с братом тому, что есть добро. Отец учил, что есть сила. Однажды Найяр понял, что добро матери слабей силы отца. Тогда он застал отвратительную картину, когда отец наотмашь ударил матушку. Он бросился к герцогине, но отец вытащил сына за дверь и захлопнул ее перед носом ревущего Ная. Мальчик слышал, как унижалась и выла мать, прося о снисхождении. Тогда брат увел его и долго рассказывал какие-то нелепые истории, которые выдумывал на ходу, но маленький Найяр всегда слушал их, раскрыв рот. Мать и брата, очень похожего на матушку внешне и характером, он любил. Отца уважал и боялся… пока не вырос. Герцог Таргарский приучал сыновей к крови, приучал быть решительными и жесткими. Неил морщился от воспитания отца, старался избегать уроков в пыточной.
Найяр, впервые увидев окровавленного человека, расплакался, ему было всего девять, почти девять. Отец тогда прогнал его, назвав сопливым щенком, и до двенадцати лет не трогал, давая возможность получать обычное светское воспитание. А после снова привел в пыточную камеру.
Первый удар по узнику мальчик нанес, глотая слезы, потому что отец задал ему трепку после попытки сбежать из этого страшного места, где стонал человек, растянутый на дыбе.
- Мужчина не боится крови, - говорил отец. – Мужчина не боится смерти. Мужчина не боится боли и не боится сделать больно. Мужчина – это воин. Воин смеется в лицо смерти, страху и жалости. Жалость – удел слабых. Добро – удел слабых. Сочувствие – удел слабых. Сильный мужчина силен во всем. Воин живет для того, чтобы сражаться. Воин берет то, что хочет. Воин – высшее существо. Бей.
И Найяр ударил. Узник застонал, и мальчик обернулся к отцу, вытирая рукавом слезы.
- Бей!
Но юный герцог не ударил. Тогда ударил отец, его. Наотмашь, как когда-то матушку. Боль была ослепляющей. Юный Найяр упал на пол, но больше не плакал. Он вспомнил, как жалко выглядела мать, он не хотел быть жалким. Встав, он вытер кровь с губы и забрал у отца хлыст.
- Бей, - велел отец.
Найяр ударил. Потом еще и еще раз. После пятого удара, отец нагнулся к нему и потрепал по волосам.
- Настоящий Грэим, настоящий воин, - сказал старший герцог. – Я горжусь тобой, сын.
После этого отпустил. Из пыточной мальчик вышел бледным. Его вывернуло тут же, за дверями, но, выпрямившись, он вспомнил взгляд отца. С этой минуты он хотел видеть этот взгляд, в котором сияла гордость, постоянно. И он стал высшим существом, стал воином.
- Воин берет, что хочет, - произнес вслух Найяр и покинул гостиную. – Жалость – удел слабых. Любовь тоже удел слабых, потому что отнимает силы. Воин не должен любить, воин должен брать. И я возьму, то, что хочу. Тебя… любимая. Догоню и возьму. С любовью разберемся позже.
Когда он вышел на улицу, небо уже начало светлеть. К нему бежал начальник стражи.
- Нашли! Ваше сиятельство, нашли!
- Где?! – герцог сорвался с места.
Сердце билось так сильно, что пришлось даже остановиться на мгновение. Все его существо ликовало – нашли! Каково же было его разочарование, когда вместо испуганного личика Сафи, которое он так желал увидеть, ему предоставили всклокоченного мужика.
- Это что?! – взревел Таргарский правитель.
- Он их вывез на телеге, - пояснил сияющий начальник стражи.
- Спалю, - бесновался Найяр, - весь город спалю к бесам!
- В..ваше…
- Заткнись! – рявкнул герцог, беря себя в руки. – Куда отвез? – навис он над трясущимся мужиком.
- Так за ворота вывез, чуть подальше, а там они с возка-то и слезли. Я потом оборачивался, стояли на месте, никуда не двигались. Так что, ничего не могу сказать, - заикаясь, ответил горожанин.
- Я вот тебе сейчас брюхо вспорю и узнаешь, - прошипел в бессильной ярости герцог.
- Господин! – мужик упал на колени. – Я правду говорю! Богами клянусь! Шагах в пятистах за воротами слезли и стояли.