- Терпи, маленькая.
- Терплю, - сипло ответила я, утыкаясь носом в его куртку.
Ехали мы достаточно долго, держась безлюдных мест, и остановились недалеко от песчаной береговой полосы. Флэй слез с телеги, подхватил жуткий сверток и, велев мне взять оружие, лежавшее на телеге, понес тело неизвестной покойницы. Я плелась сзади, время от времени вздрагивая и оборачиваясь, с силой стискивая ножны с мечом. Мне все казалось, что вот-вот, и Найяр нагонит нас.
Наш скорбный поход закончился возле деревянной развалюхи - скорей сарая, чем домика, где висели старые сети. Флэй положил тело на пол, достал из ножен нож и махнул им по горлу мертвой девушки, я не видела, но поняла. Затем обернулся ко мне и протянул руку.
- Снимай свою подвеску.
Я тут же положила меч на пол и послушно сняла кулон, где пряталось благословение богов. Отдала без сожалений, не сильно оно мне помогало. Мужчина нацепил кулон на шею девушке. Найяр знал этот кулон, на нем было выгравировано мое имя. Он много раз вертел его в пальцах после наших… Бр-р. Вспоминать о том, что я делила с ним ложе, было неприятно.
- Что теперь? – спросила я.
- Есть на тебе еще что-то, что пес знает, и знает, что оно должно быть? – спросил мой дикарь.
Я задрала рукав и сняла маленький браслет, его я тоже редко снимала. Флэй немного повозился и, наконец, недовольно произнес:
- Не лезет. Ладно, будем считать, что слетел во время борьбы, - и бросил браслет рядом с телом.
Затем посмотрел на меня и встал.
- С телом закончили.
Мы вышли из домика, огляделись, и Флэй помани меня за собой. Забрав из телеги солому, устилавшее ее дно, мы перетащили сухую траву к дому. Мой дикарь вернулся в дом, и я услышала, как чиркнуло огниво, а вскоре потянуло запахом дыма. Когда огонь охватил сухие сети, затрещал на волосах мертвой девушки, мы, наконец, покинули это место и отошли к леску. Оттуда какое-то время смотрели, как медленно, но уверенно разгорается старый домишко.
- Стой здесь, я быстро, - сказал мой дикарь и быстро побежал к морю.
Я увидела, как он моет руки, трет песком и снова моет. Возвращался мужчина так же быстро, поглядывая по сторонам. Вечер все ближе подступал, все темней становилось на улице, и все ярче пылал огонь.
- Он поймет? – спросила я.
- Да, - кивнул Флэй и обнял меня. – Я не оставил ему шансов не понять. А теперь прячемся.
- Уходим? – не поняла я.
- Нет. Я хочу быть уверен, что он поверил, - ответил мужчина.
Телегу Флэй оттащил подальше, припрятав в густых зарослях какого-то кустарника Как объяснил мужчина, смотритель ею не пользовался, и хватиться ее точно не должны. А если случайно наткнуться, то не опознают. Деревенские привозили покойников на своих телегах. Лошадь, выпряженную из телеги - это была моя лошадь - вновь оседлали и отвели дальше в лес, а сами вернулись ближе к берегу. Флэй осмотрелся, приметил дерево и подставил ладони, сложенные вместе.
- Лезь, - велел он.
Кое-как, но я забралась, мужчина последовал за мной. Теперь мы были скрыты кустарником снизу и кроной, клонившейся к самой земле. Осторожно раздвинув ветки, мы ждали… Дождались. Конный отряд мчался в нашу сторону. Найяр, ехавший первым, на ходу соскочил с коня и помчался к дому, стены которого уже начали рушиться. Он что-то сжимал в кулаке, я еле-еле разглядела кусочек чего-то белого. Лицо его было разбито, и его обычная красота совершенно исчезла. Еще более жутким выглядели его метания перед догорающим домиком.
- Сафи, нет! – страшно заревел герцог.
Я вздрогнула и прижалась спиной к Флэю.
- Словно и не он душил совсем недавно, собственными руками, - услышала я ожесточенный шепот.
- Сафи!
Найяр схватился за голову, лицо его исказилось, пальцы взлохматили и без того спутанные волосы, и герцог беспомощно обернулся к отряду наемников, не сводивших взглядов с огня.
- А-а! – надрывно выкрикнул Найяр, падая на колени. – Нет! Нет! Не может быть, не может!!!
Он развернул то, что было у него сжато в кулаке, это оказалось письмом, и я покосилась на Флэя.
- Я готовился, - пожал плечами дикарь, продолжая смотреть на берег, где безумствовал герцог.
- Будь ты проклят, будь проклят! – выкрикнул Найяр и вновь схватился за голову.
Я видела, как герцог уткнулся головой в песок, оглашая берег стонами и невнятными криками. Было ли мне его жаль? Нет. В пыточной кричали страшней. И не всегда вина тех, кого мучил Таргарский Дракон, была столь велика, чтобы с них живых сдирали кожу. И теперь я смотрела скорей с омерзением, чем с жалостью. Я помнила свои крики, я помнила Ру, я помнила слишком много, чтобы жалеть того зверя, который выл на берегу.