У христианских «еретиков» того времени была принята вера в то, что трем лицам Троицы должно соответствовать троекратное явление Искупителя. У славянских и немецких сектантов с этим соседствовала вера в воплощение Софии – божественной Премудрости, отождествляемой ими со Святым Духом. С членами одной из таких сект, т.н. «филипповцами» [54], жившими в Румынии и на Украине, у франкистов были прямые контакты, причем один из бывших вождей филипповцев выступил как защитник франкистов перед польской католической церковью.
Мы видим, что, согласно франкистской доктрине, Освобождение представляет собой череду божественных воплощений. Пражские «верующие», оставшиеся в рамках иудаизма и пытавшиеся излагать свое учение в традиционных еврейских терминах, основываясь на еврейских источниках, приняли, тем не менее, эту доктрину. «Тайна воплощения» постоянно упоминается в их писаниях, несмотря на присущую им враждебность к христианству как институциональной религии. Обвинение в придании Богу плотских качеств, постоянно звучавшее в адрес саббатианства из уст всех без исключения критиков этого движения, соответствовало истине. Но то, что являлось, по мнению критиков, главным аргументом против саббатианства, рассматривалось самими саббатианцами как основное достоинство их религиозной доктрины! «Поскольку Божество в теле, ушла горечь смерти», - говорил один из саббатианских авторов. Учение об абсолютной духовности мира Ацилýт и учение о воплощении, выразившее страстную жажду узреть Божество во плоти, выглядят как противоречащие друг другу, но я думаю, что в свете всего сказанного здесь нетрудно увидеть их общий корень: новое ощущение жизни, которое ищет себе выражения в средствах, созданных этим иным ощущением. Связанные с этим проблемы всегда остаются только парадоксом.
Пять парадоксальных принципов, ставших устоями мировоззрения радикальных саббатианцев, были показаны мною выше:
а) необходимость вероотступничества мессии и святость пути, ведущего через ворота нечистоты;
б) недопустимость для «верующего» такой ситуации, когда его внешний и внутренний облик соответствуют друг другу;
в) Тора дэ-Ацилýт, осуществляемая через упразднение Тора ди-Вриá;
г) различение Первопричины и Бога Израиля, с сопутствующим заявлением о том, что первая эманация является богом религии, в отличие от бога разума;
д) воплощение Бога Израиля и даже всех «трех звеньев веры», тлат кишрей ди-мехейманýта, то есть трех лиц Божества.
Этого достаточно, на мой взгляд, для того, чтобы доказать следующее: сущностный мир иудаизма вдребезги разбился в саббатианском движении крайнего толка. В отношении этих людей к традиционным еврейским ценностям совершился полный переворот, который необходимым образом подготовил их к восприятию иных ценностей. Разве могли остаться вовеки тщетными те силы и чувства, которые были освобождены этим крушением? Разве могли они навсегда быть удержаны стенами этих парадоксов?
Верно: фундаментальный парадокс, бывший законом рождения саббатианства, стал законом его жизни. Но к этому можно добавить: закон его жизни стал, в свою очередь, законом его агонии и смерти. Пришедшие «зажечь искры святости в клиппáт нóгаh» [55], заблудились на дорогах тьмы. Они решили «поиграть» с ситрá ахорá, с темной стороной жизни, но вышедший им навстречу сатана заставил их плясать под свою дудку. И самое последнее: они хотели придать силы Избавителю, «совершить по деянию его - дикое, послужить по служению его - чуждое», и оказались прислужниками такого человека, как Яаков Франк.
VII
Нет сомнений в том, что Яакову Франку заслуженно принадлежит место одного из самых отталкивающих явлений в истории иудаизма: религиозный лидер, бывший человеком порочным и гнусным, то ли мошенником, то ли просто мерзавцем. Вполне возможно, что саббатианское движение не могло обрести завершенности в своем мире измен и противоречий, пока оно не породило этого тирана, сумевшего погасить свет сокрытый и исказить волю к истине, жившие, несмотря ни на что, даже в этих руинах. Ведь если кто и найдет какую-то истинность в теории святости греха и «заповеди, совершаемой через грех», то Франк осквернил ее окончательно. На том опасном пути, который выбрали для себя «верующие», были возможны любые сюрпризы и неожиданности. Не исключено, что Франк покорил их сердца именно по этой причине, показав, что является человеком, который на самом деле идет до конца и совершает самый последний шаг, ведущий в темную пропасть. Чаша опустошения не наполнилась бы до тех пор, пока и последний остаток святости не обратился ложью. И адепты Франка, не достигшие сами подобного уровня, тянулись за этим смельчаком, не боявшимся ни ужасов Божьих, ни ужасов бездны, и видели в нем настоящего святого – нового Саббатая Цви, воплощение Бога.
55