— Это просто чудо какое-то, — глаза Мари сияли ярче камней, что доставала она из шкатулки. — Мне никто не дарил подарков. А тут и серьги и браслеты, и … — Каждую вещь она примеряла. Особенный восторг вызвало ожерелье из бледно-голубых аквамаринов, в серебряной оправе. Слов у Мари не хватало. Она почти задушила мужа в объятиях, мешая улыбки со слезами счастья.
— Но это еще не все, — Пьер достал несколько штук самой дорогой материи из шелка и бархата и бросил небрежным жестом на кровать. — Сошьешь новые платья. Никаких больше траурных черных тонов. Я хочу, чтобы моя жена выглядела, как королева. Хотя для меня ты во всем красавица. — И он кутал ее в драгоценные ткани, любуясь изящными изгибами тела в сиянии шелка и бархата. А Мари смеялась и дразнила Пьера, то слегка обнажая, то пряча свои сокровища. Его глаза горели и жадно вбирали ее всю. Наконец, не выдержав, поэт схватил жену в объятия.
— Впервые жалею, что я не художник, — жарко зашептал Гренгуар, покрывая возлюбленную поцелуями. — Но все равно, я закажу твой портрет. Вот такой. Полный тайны и загадки. Ты точно Фея Мелюзина. А может эльф или ундина … Но моя … Любовь моя.
— Конечно твоя, — улыбалась Мари. — Но ты сумасшедший. Такая роскошь. Деньги ведь не даром тебе достаются.
— Деньги ерунда. Разве моя жена не достойна только самого лучшего? Не беспокойся ни о чем. Ты достаточно настрадалась. Дальше мы все переживем вместе. Все-все. И завтрашний день тоже. Он обещает быть нелегким. Но мы справимся.
— Конечно справимся, — Мари погрузила пальцы в роскошные кудри мужа. — Главное, вместе.
***
— Пьер, я не могу, — Мари замедлила шаг и вцепилась в руку мужа. Взгляд у нее был умоляющим. — Не могу идти в тот дом. Прости.
— Я понимаю все, моя девочка, — Гренгуар тихонько погладил ее запястье. — Страшные воспоминания. Но я знаю, что ты у меня самая храбрая и сильная. Всего лишь одно усилие над собой. Я все сделаю сам. А ты только будешь рядом. Совсем не страшно. Мы должны покончить с этим.
— Да, покончить, — прошептала Мари. — И как можно скорее. — Она сделала глубокий вдох и сосчитала до трех. — Идем. Я смогу.
— Вот и умница. Кстати мы уже на месте. — И они подошли к мрачному, каменному дому Традиво. У девушки на минуту больно сжалось сердце от страшных воспоминаний. Подобные раны не проходят бесследно. Они лишь покрываются коркой, которую так легко сорвать, чтобы кровь побежала вновь. Однако Мари собрала волю в кулак и переступила порог страшного дома. Пьер был рядом, как обещал. Его каменная рука надежно поддерживала ее.
Супруги вошли в скудно освещенную гостиную. За столом Мари приметила двух человек в черном, очевидно стряпчих. Они были погружены в какие-то бумаги. В дальнем углу в кресле тихонько сидела девушка, лицо и фигура которой терялась в тени. У окна, сложив руки на груди, стоял Тео. Он молча слегка поклонился Пьеру и Мари. Брови его слегка хмурились. В воздухе чувствовалось какое-то напряженное ожидание. А вскоре послышались шаркающие шаги, и в комнату медленно вошел Традиво. Мари на минуту ощутила дурноту, настолько силен в ней еще был ужас перед этим человеком. Она сильнее прижалась к мужу и крепко стиснула зубы. Нет, на сей раз она не позволит запугать себя. Мари подняла глаза на согбенную фигуру, и страх ее внезапно сменился отвращением. Перед ней был опустившийся человек. Одежда его была крайне неопрятна, жидкие волосы давно забыли о гребне. Трясущиеся руки, землистая кожа и пустой, ничего не выражающий взгляд выдавали горького пьяницу. Он не вызывал никаких чувств, кроме отвращения. Что ж, поделом.
— Я думаю, мы можем начать, господин нотариус, — прервал затянувшееся мрачное молчание Пьер.
Человек в черном поднялся, слегка поклонился и принялся зачитывать длинный и очень сложный документ, полный мудреных латинских слов и юридических формулировок. Сквозь весь этот беспросветный мрак Мари поняла лишь, что Традиво признан банкротом, несостоятельным должником. Что дом, в котором они все находятся, описан за долги, и что хозяйкой его отныне является мадам Мари Гренгуар, в девичестве Депре, в удостоверении коего факта ее просят подписать настоящий документ
— Что это значит? — сдавленным голосом произнесла Мари, глядя на мужа непонимающими глазами. — Этот проклятый дом принадлежит мне? Каким образом?
— Да, этот дом твой, — слегка улыбнулся ей Пьер. — Я выкупил его и переписываю на тебя.
— Но зачем? Он не нужен мне. Ты же знаешь… Я никогда не смогу в нем жить.
— Я знаю, милая. И все же он должен стать твоим. Подпиши. А после делай с ним, что хочешь. Хоть взорви.
— Пожалуй, я так и сделаю, — на щеках Мари, до этой поры бледных, вдруг полыхнул румянец. — А если еще и бывший хозяин будет в нем…
— Отличная мысль, — глаза Пьера весело сверкнули. — Но я бы на твоем месте поискал иные варианты. Например, сдача в наем. Да мало ли еще что.
— Я подумаю, — пробормотала Мари.
— Но это еще не все. Мы продолжим, господин нотариус. — В руках Пьера появились бумаги. — Как мы уже слышали, мсье Тардиво объявлен банкротом. Это его векселя. Я понимаю, что это безнадежные долги и тем не менее выкупил их. Все. Что теперь? Мсье Тардиво ждет долговая яма. Или не ждет. Решать тебе, Мари, — и Гренгуар передал бумаги ошеломленной супруге. — Его судьба в твоих руках. Как в прошлом твоя была в его. Он тебя не пощадил. Теперь решай ты. — Пьер отошел немного в сторону и замолчал, понимая важность момента. Мари же тихо шелестела бумагами и на лице ее менялась целая гамма чувств, в основном не предвещавших ничего хорошего.
— Пощади! — вдруг хрипло выкрикнул Традиво и неуклюже повалился к ногам Мари, цепляясь скрюченными пальцами за подол ее робы. — Пощади, прошу. Долговая яма… Я не выдержу… Я сдохну… Я….
— Пощадить… — глухо повторила супруга Гренгуара, брезгливо выхватывая ткань из цепких пальцев. — То есть простить. Проявить христианское милосердие к такому вот … Простить… Возможно, когда-нибудь, очень не скоро, я бы смогла наконец забыть все, что было со мной, лично со мной. Но смогу ли я забыть девочек лет семи-восьми, которых видела там? У них были испитые лица и глаза старух. Они никогда больше не смогут улыбаться, не смогут жить. Забыть это?! —Мари уже почти кричала. Ее била мелкая дрожь. — Или забыть страшную смерть Жюстины, которая истекла кровью после того, как вынуждена была обратиться к повитухе, искалечившей ее. И Кармен, которую пьяные клиенты замучили насмерть … Они все были проданы в бордель не без вашего участия, мсье Традиво. Несчастные, попавшие в беду девочки. И теперь вы кричите: «Пощади». Не будет вам пощады. И пойте «Осанну» Богу каждый день за то, что так легко отделались!
Каждое слово, произнесенное Мари, раскаленным железом жгло нечистую совесть Тардиво. Он корчился у ног разъяренной женщины, понимая, что надеяться больше не на кого. Сам он никогда и никого не щадил. Однако сейчас вместо раскаяния в нем поднялась волна ненависти и злобы к той, что обличала его.
— Ведьма! — заорал он, указывая пальцем на Мари. — Проклятая ведьма. Не тебе читать мне проповеди, шлюха вальдамурская. Теперь дурака нашла, который женился на грязной девке, после того, как она обслуживала меня и не только. Порядочную из себя корчит. Да только грязь твою вовек не отмоешь…
Страшный удар в челюсть не дал мерзавцу договорить, свалив его с ног. Взбешенный Пьер схватил его железной хваткой и вдавил в стену, предварительно сильно стукнув спиной об нее. Бывший гребец с «Осьминога» не контролировал себя. Мозг его разломило, перед глазами вспыхнул ослепительный белый свет бездушного солнца, выжигавшего казалось все внутренности. Пьер снова был там, во главе восстания, на галере, залитой кровью. Вооруженный лишь обрывком собственной цепи, он готов был уничтожить любого, кто попадется на его пути. Руки Гренгуара сомкнулись на шее Традиво.
— Ты, выродок, упырь проклятый, — прохрипел Пьер, бешеным взглядом прожигая негодяя насквозь, — сейчас же, на коленях ты будешь умолять о прощении мою жену. Ты недостоин своим поганым языком слизать пыль с ее туфелек. Проси прощения … ну! Считаю до двух. Раз…