— Прошу…. — только и смог просипеть Традиво. Лицо его исказилось. Негодяй задыхался.
— Пьер, нет! — испуганно зазвенел голосок Мари, изо всех сил пытавшейся оттащить мужа за одежду. Бесполезно. Он словно не слышал ее крик.
— Капитан, не пачкай руки об эту падаль, — рявкнул Тео и с силой отшвырнул Гренгуара прочь от его жертвы. — Если уж ты решил поквитаться с ним, то уж лучше на виселицу пойду я. С легким сердцем. Такой же вот выродок уничтожил мою девочку. И жить они не должны. — Жженый железной хваткой дожимал Традиво, который уже начал синеть. Немного пришедший в себя Пьер вместе с Мари отчаянно пытались оттащить Тео. Но тот был слишком силен. И тут раздался женский вопль, перевернувший души всех, кто присутствовал в комнате:
— Нет, сударь! Пожалуйста, нет! — Жженый почувствовал, как в его ногу вцепились чьи-то руки. — Я умоляю, пощадите! Ведь он отец мне!
Руки Тео сами собой разжались, как только эти слова дошли до его сознания. Традиво мешком рухнул на пол. Жженый, все еще вздрагивая от пережитого напряжения посмотрел вниз и увидел заплаканную невзрачную девушку, цепляющуюся за его ногу.
— Не надо, сударь, — повторила она, сквозь слезы. Затем разжала руки и поползла к лежащему на полу Традиво. Тот захрипел, потом с трудом вздохнул и открыл мутные глаза. Дыхание постепенно выравнивалось. Традиво постепенно приходил в себя. Взгляд его остановился на заплаканной девушке, пытавшейся приподнять его голову.
— Зачем приползла сюда? — просипел Традиво, отклоняя ее помощь. — Я не звал. О наследстве, небось, разнюхать захотела. Так нет его, наследства. Нет, поняла? Убирайся, колченогая. Мать твоя ничего путного родить так и не смогла.
Тео сильно захотелось поддать мерзавцу сапогом в бок. С трудом подавив в себе это желание, Жженый позвал конвой.
— Забирайте этого, сержант, — с отвращением произнес помощник капитана «Странника». — Забирайте туда, где ему самое место.
— Давай, пошел, — солдаты рывком подняли Традиво, и слегка подталкивая в спину, вывели из дома.
Тео подошел к девушке, которая по-прежнему сидела на полу, скрючившись и всхлипывая, и попытался поставить ее на ноги. Однако это оказалось сложной задачей: одна нога у нее была сильно короче другой. Тогда Жженый молча посадил девушку в кресло. Сам же опустился на пол, рядом с ней.
Пьер и Мари тем временем приходили в себя после серьезной встряски. Гренгуар уже сильно жалел, что невольно подверг жену довольно тяжелому испытанию. Он тихо гладил ее по спине и шептал:
— Прости, что напугал тебя. Сорвался. Вывел этот … Любая мразь, которая только посмеет оскорбить тебя, получит то же самое.
— Пьер, я не ребенок, — Мари прижалась лбом к его плечу. — Я все видела. И все понимаю.
Однако сердце ее все еще трепетало. Пьер, всегда такой светлый, обходительный, нежный. Обаяние этого человека иногда казалось просто запредельным. Таким знала его Мари и большинство окружающих. Того Пьера, с искаженным от бешенства лицом, который был здесь пять минут назад, она никогда не знала. Он слишком старался затолкнуть эту свою ипостась подальше от жены и окружающих. Злоба не была присуща личности поэта изначально. Галеры оставили свой страшный след в его душе. След, который он изо всех сил старался уничтожить. Мари понимала и уважала эту борьбу с внутренними демонами. И все же была в смятении. Ей нужно было привыкнуть к наличию Того Пьера и помочь ему в борьбе, в меру своих скромных сил. Потому она лишь крепче прижалась к мужу, давая понять, что готова взять часть его боли на себя. Но для разговора об этом у них еще будет много времени. А пока …
— Пьер, я знаю, что нужно сделать с этим проклятым домом, — Мари посмотрела в глаза мужа. — Здесь наследница и … ты понимаешь.
— А я знал, что ты поступишь именно так. Потому и велел разыскать ее и привести сюда, — Гренгуар слегка улыбнулся и поправил ее локон, выбившийся из прически.
— Ах, даже так. Тогда, я освобожусь от него немедленно. — Мари решительно подошла к нотариусам, которые имели несколько растерянный вид после всего, что довелось им здесь увидеть. — Господа, прошу простить нашу чрезмерную … эмоциональность, — Мари попыталась улыбкой смягчить ситуацию. — Прежде, чем мы вынуждены были прервать наше приятное общение, я должна была подписать договор, не так ли? — нотариус суховато кивнул и подал Мари перо. Она поставила размашистую подпись. — А теперь мы составим еще один договор, согласно которого дом и лавка передается законной наследнице, девице Традиво. Как ваше имя, милая?
— Эжени, — еле слышно прошептала девушка. — Однако, мадам, вы слишком щедры. Вы ведь совсем не знаете меня. Как же так можно?
— Глупая, бери, коль дают, — проворчал сидящий у ее ног Тео.
— Он … он столько боли вам всем причинил, — голос Эжени дрогнул. — Этого нельзя простить. Я тоже знала от него одно только горе. Но все же я — его дочь. А вы … для меня…
— Во-первых, дети не отвечают за грехи отцов, — Мари подошла и тихонько погладила девушку по плечу. — А во-вторых, дом ваш по праву и это справедливо. Так что договор мы составим. А пока, покинем это зловещее место. Я задыхаюсь здесь.
Присутствующие мгновенно согласились с этой мыслью. Тео помог встать Эжени. Мари разыскала в углу тяжелую, неуклюжую палку, на которую та опиралась. Все потянулись на свежий воздух.
***
Ночью Мари разбудили стоны и хриплые вскрики. Лежавший рядом с ней Пьер, очевидно, снова переживал во сне все тяготы галерной жизни.
— Тише, тише, мой хороший, — шептала его супруга, нежно лаская лицо любимого и целуя его. — Это все только сон. Дурной сон. Ты здесь, со мной и все спокойно.
Пьер как-то вдруг открыл глаза, в которых все еще плескались пережитые во сне кошмары. Потом обвел взглядом комнату, увидел склоненное над собой взволнованное лицо Мари, облегченно выдохнул и слегка улыбнулся ей.
— Спасибо, мой Ангел, — Гренуар нежно коснулся пальцами щеки жены. — Я уже пришел в себя. Это был обычный кошмар. Ничего страшного. Проклятый Традиво снова пробудил в моем мозгу то, что я хотел бы забыть. — И Пьер поднялся и сел в кровати, слегка встряхнув головой, тем самым прогоняя остатки мрачных сновидений.
А глаза Мари наполнились слезами. Сегодняшний день показал ей, насколько глубоки душевные раны мужа. И собственные муки казались менее страшными, когда она думала о страданиях, перенесенных любимым. Проклятые галеры, плети, кровь и мучения, пережитые там, все еще крепко сидели в его сознании. Возможно, это останется с ним на всю жизнь. Так же как шрамы на его спине. Мари впервые видела их так ясно, в холодном свете луны, пробивающемуся сквозь щели закрытых ставен. Это было похоже на кошмар или бред. Легкими касаниями пальцев гладила она исхлестанную спину, а потом нежно касалась губами страшных шрамов.
— Из-за меня, все ради меня, — в отчаянии шептала Мари. — Все твои мучения.
— Не надо, прошу тебя, — пробормотал Пьер. — Иди лучше ко мне. Вот так. Не ты отправила меня на галеры. Мы прекрасно помним, кто. Зачем же ты себя терзаешь, милая моя девочка?
— Просто это так… ужасно, — Мари спрятала лицо на груди мужа. — Ужасное прошлое. Нужно оставить его там, далеко. Чтобы оно не вернулось больше. А мы будем жить хорошо и спокойно.
— Как прекрасно, что твои мысли наполнены надеждой на лучшее, — Пьер тихонько коснулся губами волос жены. — А я иногда просто теряю почву под ногами. Надежда на лучшее в Париже пятнадцатого века, когда твой дом в любой момент может посетить святая инквизиция кажется мне безумием. Ты уверен в том, что ни в чем не виноват? Там тебе убедительно докажут обратное. Ибо все делается во благо государства. Страх и тотальное невежество — вот два столпа, на которых держится власть в государстве. И чем больше невиновных будут привлечено в застенки, тем больший ужас поселится в душах граждан. Мы ведь помним страшную участь рыцарей-тамплиеров. Их обвинили в ереси. А на самом деле их вина заключалась в том, что король захотел прибрать к рукам их казну. Устрашение возведено у нас в разряд искусства. Во главе суда неизменно находится маньяк, который наслаждается видом чужих страданий, пьет их, словно паук кровь своей жертвы.
Вот несчастного вводят в судилище, обнажают. Это первая из пыток. В особенности для женщины. Для ее стыдливости, которая подвергается мучительному поруганию. Ее тело бесстыдно ощупывают чужие злобные взгляды. Напрасно ищет она хоть искру сочувствия в них. Она здесь одна, среди палачей, обречена на позор и страшные муки. Пощады не будет. Ее плоть станут разрывать на части, слушая дикие крики и наслаждаясь ее болью и унижением. Изобретая все новые и новые орудия пыток, причиняющие все более страшную боль. И они не убийцы, не маньяки. Они борются с нечистью. Отличное оправдание собственных зверств. Самое страшное, когда тебе отказывают в праве быть человеком. Традиво отказывал в этом праве тебе и другим девочкам, а стало быть вас можно безнаказанно мучить. Нам с Тео тоже было отказано в этом праве. Мы были презренными гяурами, неверными. И наши палачи прекрасно понимали, если срывать куски мяса со спины, то можно убить в человеке все, что связано с жизнью духа, оставив лишь инстинкты еды и сна.