— Почему бы не прибегнуть к одиночному заключению? — спросила Моника, с облегчением проглотив последнюю ложку супа для похудания.
— Доктора говорят, она не вынесет изоляции, — объяснил шеф. — Склонна к самоубийству…
— Отдать ее на съедение во дворе — все равно что самоубийство. — Жюстина упрямо настаивала на своем.
— Я это прекрасно знаю, — согласился Даниэль. — Но у нас нет выбора! Хоть Марианна усвоила, что не должна ее трогать: уже хорошо.
— Она не в том состоянии, чтобы кого-то трогать! — снова пошла в наступление Жюстина. — Но когда к ней вернутся силы… Если когда-нибудь вернутся…
Даниэль поставил чашку в раковину с такой силой, что от нее откололся кусочек.
— Что ты такое плетешь! Она вовсе не умирает, насколько мне известно! Она даже неплохо себя чувствовала, когда я ее привел в камеру.
— Кстати, я ждала до восьми вечера, а вы так и не поднялись, — продолжила надзирательница, будто что-то заподозрив. — Это почему?
— Ей нужно было излить душу.
— Тебе?
— Да, мне! И я выслушал ее, не пожалел времени… Видишь, не такое уж я чудовище!
Жюстина вдруг почувствовала себя обездоленной. Обычно девушка ей изливала душу.
— Но все же ты ее отделал как следует.
— Сразу видно, что ты никогда не дралась с Марианной!
— Когда ее вели в карцер, она была в наручниках.
Даниэль уселся. Беседа явно начинала его тяготить. Он закурил. Моника поспешно открыла окно и закашлялась, для проформы.
— Я их снял, когда ты ушла. Намеревался поговорить с ней, но она на меня набросилась.
— Не верю ни единому слову! — вскричала Жюстина.
— А синяк на моей физиономии? Как, по-твоему, она мне поставила его? Ведь не со скованными за спиной руками!
— Безумие — снимать с нее наручники, когда она в таком состоянии! Нужно было дать ей угомониться…
— Ты еще будешь меня учить моей работе! — отрезал шеф самым властным тоном. — И потом, мы все уже обсудили, незачем без конца поднимать этот вопрос! Ты слишком над ней трясешься, честное слово. Несколько тычков не…
— Несколько тычков? Да ты на ней места живого не оставил! Ты должен был наказать ее, а не избивать до полусмерти! Среди заключенных уже пронесся слух: надзиратели, дескать, отлупили девчонку!
— А ты, ты меня лупишь по нервам! Если ей силой не внушить некоторые вещи, она, возможно, на вас отыграется в следующий раз. Или убьет мадам Оберже. Вы этого хотите? Плевать на слухи! Они то и дело носятся по двору, этот не первый и не последний.
Моника выбрала свой лагерь. Хотя она почти по-военному подчинялась регламенту, но в деле Гревиль разделяла мнение офицера. Дикий зверь требует особого обращения.
— Вы поступили правильно, — заявила она, гордая тем, что подольстилась к начальству, в отличие от коллеги.
Даниэль поблагодарил ее улыбкой и повернулся к Жюстине:
— Перестань над ней трястись, ладно? Есть и другие девушки, займись ими… Через несколько дней это все забудется.
Жюстина сложила оружие: кончились боеприпасы. Выйдя в коридор, двинулась следом за арестанткой, которая собирала посуду после обеда. Шеф налил себе еще чашку кофе. Радужную улыбку сменил насупленный вид.
— Моника, сходите за Марианной. Приведите ее ко мне в кабинет, пожалуйста.
Он прошел в свой крохотный офис, в двух шагах от комнаты надзирателей. Закурил, расположился в кресле. Ему нужно было увидеть ее, поговорить с ней. Но что он ей скажет? Нужно было подумать об этом до того, как отправлять за ней Дельбек. Он уже сутки над этим думал. Придется импровизировать.
Через пять минут его потряс вид Марианны. Бледная, под глазами темно-лиловые круги. Рассеченная губа распухла, на правой стороне лица огромный синяк. У нее был влажный лоб, и она с трудом удерживала равновесие. К нему медленно приближалось воплощенное страдание. Их взгляды на секунду встретились, потом Даниэль прочистил горло:
— Моника, не могли бы вы оставить нас?
Надзирательница, зануда такая, в полном ступоре уставилась на него. Нет, она не могла. Это запрещает регламент. Даниэль ее вывел в коридор.
— Чего вы боитесь, Моника? Я просто хочу с ней поговорить, ничего больше… Никто не узнает!
— И все же…
— Что? Думаете, я собираюсь ее трахнуть?
Он нарочно выбрал самое грубое слово, чтобы оно точно попало в цель.
— Нет, конечно нет! — возмутилась она. — Как вам только в голову пришло!
От возмущения она вся вспыхнула; казалось, ее круглые щеки вот-вот лопнут, как слишком туго надутые воздушные шары.
— Что ж, в таком случае дайте мне десять минут с ней поговорить наедине, ладно?