О последней реплике он тут же пожалел, настолько нелепо она прозвучала.
— Она запустила мне стулом в физиономию, била головой о стену…
Он изумленно, с восхищением свистнул, что вывело Марианну из себя.
— Я показала, кто сильнее! — заявила она с надменной улыбкой. — Но оставила в живых.
Он вздохнул, обнял ее за талию, привлек к себе. Разворошил, раздул угли, тлеющие внутри. Мучительный жар.
— Отпусти, — потребовала она, сама себе противореча.
— Ну, не дичись! Поцелуй меня…
— Говорю, отпусти. Иначе пожалеешь.
С окаменевшим, непроницаемым лицом он выпустил ее запястья. Она нырнула вниз головой прямо в ледяное озеро.
— Как тебе будет угодно!
Он позвал Монику, та незамедлительно явилась.
— Не могли бы вы отвести мадемуазель де Гревиль в ее камеру?
Марианна следом за Дельбек вышла в коридор. Ноги у нее дрожали, кулаки никак не хотели разжиматься. Нужно время, чтобы стереть воспоминания. Чтобы снова найти свой собственный путь. Залатать пробоины в броне. Времени хватит. Как ни у кого.
Пожизненно.
21:30 — камера 119
Эмманюэль посматривала на Марианну с беспокойством. День, правда, прошел тихо. Девушка спала без задних ног. Но после ужина ее состояние ухудшилось, это было видно невооруженным взглядом. Она не притронулась к еде, даже не встала с койки. Беспрерывно дрожала, даже под одеялом. Хрипела, корчилась, все время закусывала губу. Вся подушка была залита кровью. Жуткое зрелище.
Эмманюэль решила действовать. Обмирая от страха. Марианна была ей врагом, но все-таки они вместе сидели. Она ведь тоже человек. Для начала Эмманюэль взяла собственное одеяло и осторожно укрыла им съежившееся, застывшее тело.
— Спасибо, — еле слышно прошептала Марианна.
— Хотите, позову на помощь?
Марианна повернула голову. Впервые в ее взгляде не сквозила воля к убийству. Скорее отчаяние.
— Поговори со мной…
Справившись с изумлением, Эмманюэль придвинула стул к койке. Странное ощущение: сидеть у изголовья девушки, которая пыталась ее задушить несколько часов назад.
— О чем мне с тобой поговорить?
В конце концов, не так и трудно обращаться к ней на «ты». Она такая молоденькая. Почти что в дочери ей годится. Марианна казалась такой хрупкой, что Эмманюэль вдруг успокоилась, ошибочно решив, что перед ней измученная безобидная девчонка.
— Не знаю, — слабо откликнулась Марианна. — Все равно… О себе, если хочешь… Или придумай какую-нибудь историю.
— В том, как я жила, нет ничего интересного.
— Почему ты это сделала?
Почему я спросила? Зачем задавать этот запретный вопрос, изгнанный из тюремного обихода? Но ей было нужно знать. Изучить врага, чтобы успешнее бороться с ним. Услышать о чужом несчастье, чтобы забыть о своем. Осудить ужасное преступление, чтобы сгладить собственную вину.
Эмманюэль застыла на стуле, этот простой вопрос вогнал ее в панику.
— Можешь наврать, если хочешь, — добавила Марианна.
— Я… Я сама толком не знаю почему…
— Да знаешь, знаешь! Не хочешь говорить — твое право. Я не судья, не следователь.
— Я больше не могла… Не находила выхода. Полный тупик, дальше пути нет…
Флешбэк кошмара. Марианна поняла, что мадам Фантом собирается опорожнить свою совесть, как опорожняют мочевой пузырь. Начнешь и уже не остановишься. Муж пустил себе пулю в лоб, способ не хуже других избавиться от дерьмовой жизни. Длительная безработица, долги выше крыши. Пьянство как простое прибежище. Вечные хлопоты, постыдная необходимость идти по людям с протянутой рукой. Судебные исполнители, истеричный домохозяин, банкир-стервятник, отточивши клюв, нацеливающийся на добычу. Благотворительные столовки. Приговор суда, согласно которому вас выбросят на улицу, когда ласточки прилетят. И я прохожу через все это. Классика жанра, тысячу раз дежавю. Превратности, на которые всем наплевать.
— Я не была плохой матерью, но…
Она расплакалась, но это не помешало ей, будто рвоту в канализацию, извергать свою историю на Марианну.
— Они хотели забрать у меня детей, поместить в приют… Я не знала, как выйти из положения… Только я никак не могла допустить, чтобы нас разлучили. Дети не вынесли бы этого. И я тоже…
Эмманюэль вновь переживала драму в реальном времени. Положив руки на колени, вглядывалась в пол, будто могила разверзалась у нее под ногами. Нервы у Марианны дрожали, как струны «Фендера» под пальцами гитариста, нюхнувшего кокаина.
— Накануне выселения я дала им выпить снотворного, ничего не сказав…
Омерзительному рассказу прерывистое дыхание задавало ритм. Марианна проникала в ужас, вслушиваясь в этот чужой голос, который без лишних виражей вел ее прямо в ад, отвлекая от собственных страданий.