— Это из-за тебя мне так плохо! — закричала она.
— И что? Я мог бы на это наплевать с высокой колокольни, поверь!
Марианна шла за ним по темному коридору. Желая всадить ему нож между лопаток. Ранить насмерть мужчину, одно присутствие которого превратилось в пытку. И она сама позвала на помощь мучителя.
— Нужно будет заплатить за кодеин? — вдруг спросила она. — И какая цена?
Он развернулся. Выстрел достиг цели. Это было видно по его лицу. Весьма отрадно. Думает, можно купить меня пилюлями и этой повадкой доброго сенбернара!
Но у сенбернара, кроме всего прочего, отличные зубы.
— Ты знаешь расценки! Но расплатишься, когда будешь в состоянии, — припечатал он. — Сейчас на тебя жалко смотреть.
Чешутся кулаки, возникает горячее желание разорвать его на мелкие клочья. Самый природный ее рефлекс. Но она дошла за ним следом до двери в сто девятнадцатую, слишком вымотанная, чтобы ранить как-то иначе, кроме как словами.
— Ты нападаешь, я даю сдачи, — добавил он.
— Хватит болтать, открывай, и чтобы я больше не видела твоей рожи!
— В следующий раз я пальцем не пошевелю ради тебя.
— Открывай! Тебе за это платят. Чтобы ты открывал и закрывал решетки. Ты ничего другого и не умеешь делать, заметь. Это тебе по руке! Ведь во всем остальном ты полное ничтожество. Не знаю, как твоя жена тебя терпит!
Тут она ударила сильно. Слишком сильно, без сомнения. Сильней, чем в прошлый раз по яйцам. Она наконец истребила всякую жалость в нем, ни следа ее не осталось в его взгляде. Наконец. Один только гнев. Это принесло ей больше облегчения, чем кодеин.
— Но она, наверное, не хочет ложиться с тобой! Потому-то я тебе и нужна, — продолжала она язвительно.
Нетрудно пойти до конца! Поставить под сомнение его мужское достоинство — это хуже любого удара. Даниэль вдруг схватил ее за руку, силой втащил в кабинет. Дверь хлопнула, перегородки задрожали. Бой начался. Она всегда любила вступать на ринг. Улыбалась дерзко, как она одна умела.
— В какую игру ты играешь, Марианна?
— Я? Я не играю, начальник!
— У тебя проблемы?
— Никаких проблем. Разве что приходится кувыркаться с жалким типом вроде тебя!
— Уймись, прекрати меня провоцировать! — закричал он. — Иначе…
— Иначе — что? Снова меня изобьешь? Подожди хоть, пока эти синяки сойдут!
— Незачем бить! Я знаю более действенный способ! Мне достаточно забыть о твоем существовании… Ты останешься ни с чем. Ни сигарет, ни дури — ничего!
Бой становился опасным. Даниэль бил ниже пояса, наносил удары, запрещенные правилами потому, что их нельзя отразить. Она на мгновение забыла о своей ахиллесовой пяте. Он — нет. Она заставила себя сдержаться. Приготовилась к мучительному отступлению.
— Ну что? Будешь еще меня изводить? Говорить со мной, как со своей собакой?
— У меня нет собаки!
— А у меня — есть. Сука.
— Вот и прекрасно. Мне-то что за дело до этого!
Того гляди еще и о детках заговорит! И почему бы не о жене, раз о ней речь зашла! Марианна уселась на стул с развязным видом.
— Не хочешь знать, как ее зовут?
— Говорю тебе: чихать мне на твою псину! — буркнула она.
— Ее зовут Марианна… Красивое имя, не находишь?
И он вступил в игру, убийственную, беспощадную. Марианна приняла оскорбление близко к сердцу. Полная ярости, взвилась, словно подброшенная пружиной. Даниэль прочитал угрозу в ее взгляде. Марианна бросилась на него, но эффект неожиданности пропал, да и сил недоставало. Он схватил ее, даже не дав к себе прикоснуться. Повалил на стол, завел руки за спину, защелкнул наручники на запястьях. Она сопротивлялась для проформы: слишком поздно. Только боль усилилась.
Даниэль развернул ее к себе, увидел глаза, полные бешенства, лицо, искаженное яростью.
— Что с тобой, Марианна? Затаила злобу? Хочешь свести счеты?
— Отпусти, сволочь!
— Думаю, ночка в карцере тебя образумит!
— Мерзавец! Кусок дерьма!
— Эй! Повежливей, красавица!
Он силой выволок ее из кабинета, крепко держа за руку. Толкал вперед, вниз по лестнице, ведущей в дисциплинарный отсек. Этот путь она могла пройти с закрытыми глазами. Такая сцена с ее участием разыгрывалась сотню раз. Только в этот раз она сама навлекла на себя суровое наказание. Когда они спустились, Даниэль так сильно пихнул ее, что она приземлилась на колени. Он открыл камеру для буйных, подхватил узницу и затащил ее внутрь. Безмерная тревога ударами молота отдавалась в животе. Что он с ней сделает, как отомстит? Защищаться не было сил, даже желания не было. Она сама его довела. Разбудила в нем ярость. Только затем, чтобы он причинил ей боль. Чтобы найти повод его возненавидеть. Раз и навсегда. Единственное оружие, которым она еще могла потрясать, — дерзкая улыбка, подобная последнему жалкому лоскуту, прикрывающему наготу.