— То есть он должен был вернуться домой и спрятать его. А его жена и дочь об этом не знали? Как же так?
— Лиза Хокинс была действительно очень плоха, спала в соседней комнате. Дверь открыла дочь, Митци, буквально в нижнем белье. Видок тоже неслабый. Обдолбана так, что слова вымолвить не может. Пришлось идти в спальню, будить мисс Хокинс. Она даже не могла встать с постели. Фактически это был хоспис на дому.
— Черт возьми, — с ненавистью процедила Джеймисон. — Человек в таком состоянии, а на нее еще все это сваливается!
— Она, конечно, разволновалась. Хотела знать, что происходит. Но речь была бессвязная; я не уверен, что до нее вообще доходил смысл наших слов. Как и до ее дочери, то ли обкуренной, то ли обсаженной. Между ними двумя Хокинс мог выехать на своей машине, а они бы вряд ли и хватились.
— Хокинс на какие-нибудь вопросы ответил?
— Полицейские при аресте огласили, в чем его обвиняют. Но никаких подробностей. Суть происшедшего ему рассказал я.
— И какова была его реакция?
Мозг Декера теперь полностью погрузился в воспоминания. Он больше не был в старом доме Ричардсов. Вокруг желтели стены допросной, рядом сидела молодая еще Ланкастер, а напротив — все еще живой Хокинс. Высокий и худощавый, но крепко сложенный: рак еще не успел к нему подступиться. Лицо грубовато-красивое. Особенно памятны были сильные мозолистые руки. Такие легко могли оборвать жизнь девочки-подростка.
— Мистер Хокинс, пока оформляются документы, не могли бы вы прояснить нам некоторые моменты? — спросил Декер. — Это было бы большим подспорьем, хотя информирую: у вас есть право не отвечать на вопросы.
Хокинс скрестил на груди руки:
— Что за вопросы?
— Например, где вы были сегодня вечером между семью и примерно половиной десятого?
Хокинс почесал щеку.
— Решил прогуляться. И гулял всю ночь. Как раз тем и занимался, когда ваши люди меня забрали. А что, гулять кто-то запретил?
— Под проливным дождем?
Хокинс коснулся своей мокрой одежды.
— Вот доказательство. На момент, когда меня забирали, я именно этим и занимался. Ей-богу.
— И где вы гуляли?
— Да везде. Надо было поразмыслить.
— О чем?
— Не вашего ума дело. — Он сделал паузу. — И кстати, мне так никто и не сказал, кто там был убит.
Ланкастер рассказала ему, кто и где находился.
— Надо же. В первый раз о них слышу.
— Значит, в том доме вы никогда не бывали? — непринужденно спросил Декер.
— Никогда. Зачем?
— Вы видели на своей прогулке кого-нибудь, кто мог бы подтвердить ваши слова?
— Откуда. Был ливень. У народа, в отличие от меня, хватило ума оставаться дома.
— Вы когда-нибудь бывали в заведении «Американ Гриль»? На Франклин-стрит? — спросил Ланкастер.
— Я по ресторанам, знаете, не разъедаюсь. Не на что.
— Вы никогда не были знакомы с его владельцем?
— Кто это?
— Дэвид Кац.
— Впервые слышу.
Ланкастер описала внешность.
— Нет, ни о чем не говорит.
Как раз в это время прибыл тогда еще куда более стройный Кен Фингер, назначенный судом адвокат Хокинса. Сам Хокинс был вынужден открыть рот и предоставить назначенный судом мазок ДНК со щеки.
Хокинс спросил Декера, что тот собирается делать с этим образцом.
— Не вашего ума дело, — усмехнулся Декер.
Декер посмотрел на Джеймисон после того, как дословно воспроизвел этот диалог.
— А позже тем утром поисковая группа обнаружила «кольт», спрятанный в стенной нише за шкафом Хокинса. Баллистика совпала с пулями, извлеченными из трупов при вскрытии.
— А мазок ДНК?
— На получение результатов ушло некоторое время, но они совпали с частицами под ногтями Эбигейл Ричардс.
— На этом вину сочли доказанной, а дело завершенным.
— Само собой.
Декер снова уставился в пол:
— Смущает только отсутствие следов от дождя.
— Он мог взять с собой запасную пару обуви и носки. Обувь снять и оставить снаружи. А переобуться в сухую.