Поездка до пирса была напряженной. Я винил себя. Мысленно я был далеко. Петров рано утром отправил мне сообщение с фотографией Энди и надписью «Искупление» на ней. Я чуть не потерял рассудок, чуть не поехал к его дому с бомбой в машине, мне просто… захотелось покончить со всем этим, не заботясь, были ли поблизости женщины, дети, кошки, собаки или попугаи, но мне необходимо доказать свою точку зрения. Я не стал этого делать, но все равно не мог терпеть его неуважение к семье или друзьям. А тем более неуважение или высмеивание ее памяти.
Моя кровь застыла в жилах.
Вина и гнев — мои постоянные спутники — высасывали из меня жизнь. Энди была единственной причиной, благодаря которой у меня все еще была совесть. После того, как я промыл мозги своей первой жертве, мы с ее отцом пошли за мороженым, как будто ничего не случилось. Уже в шестнадцать я был лучше, чем большинство мужчин, которых он использовал, и я был в отчаянии, поскольку нуждался в деньгах, чтобы поступить в колледж.
Я бы сделал для него все что угодно.
Что угодно, чтобы позволить себе учебники, потому что в какую бы школу я ни пошел, для жизни все равно нужны были деньги, а я был сиротой.
Он разыскал меня, когда мне было двенадцать.
Мой отец был его «бухгалтером», преимущественно помогал ему составлять фальшивые отчеты. Когда Петров в порыве гнева убил его и мою мать, мне пришлось остаться, чтобы навести порядок в книгах, собрать все кусочки и затем уйти.
Вот только Петров не оставил мне никакого выбора в этом вопросе, а Жак не особенно обращала внимание на то, что происходит, поскольку не имела понятия, насколько глубоко мой отец был вовлечен во все это. Может, это был его собственный нездоровый способ утвердиться вне нашего темного семейного наследия. Я не винил его: все что угодно было лучше того, откуда я происходил — все. Даже Петров.
— Ешь! — скомандовал он Энди, пока она переводила взгляд с меня на отца и обратно. Она уже была глубоко внедрена в ФБР, будучи «удочеренной» одним из директоров после того, как они с женой не смогли родить детей. Просто умора.
Я выбрал ванильное мороженое, потому что оно было белым и напоминало мне, что вещи не всегда будут испачканы кровью. Однажды кровь будет напоминать мне о спасении вместо смерти.
Она выбрала со вкусом ирисок.
Глупо, что в то время это имело полный и всепоглощающий смысл — в дальнейшем использовать эти два слова, как триггеры.
Майя громко вздохнула и попыталась переключить музыку. Я слегка оттолкнул ее руку, когда въехал на свое обычное парковочное место.
В то время как Энди была светлой, Майя была темной. Разрез ее глаз был гипнотическим, увлекающим, ее зеленые глаза выглядели настолько огромными, словно были нарисованными, ненастоящими. Ее длинные темные волосы были убраны в низкий пучок.
Проводить с ней время — это как целенаправленно резать себя только ради того, чтобы посмотреть на кровавую лужу у своих ног. Мне нужно было защитить ее, но чтобы сделать это, я мог позволить ей находиться рядом только с одним человеком более опасным, чем ее отец.
Со мной.
Стук каблуков Майи был желанным отвлечением от моих мрачных мыслей во время всего нашего пути до двери.
Жак сидела внутри, кожаная куртка плотно облегала ее тело. Ее фирменный знак на книге посетителей переливался в лучах света.
Ее настроение значительно улучшилось с нашей последней встречи, означая, что все должно быть хорошо. И если так и было, то это означало, что она не будет приставать ко мне по поводу семейного бизнеса. Кровь со всех сторон… я везунчик, не правда ли?
— Жак! — я протянул ей руку. — Рад тебя видеть.
— Взаимно, — она поцеловала меня в одну щеку, потом погладила меня по другой и прищурилась. — Ты не спал, не так ли?
— Я спал, — солгал я в ответ.
Энди была мертва, а Петров ждал моей ошибки, чтобы убить свою единственную оставшуюся дочь, от которой я старался держаться подальше. И это не только из-за гребаного контракта, но и потому, что любая мелочь могла спровоцировать ее воспоминания о прошлом, и последнее, что мне было нужно, это чтобы она вспомнила.
Ради нее, не меня.
Жак выругалась.
— Эти ночи влияют на тебя, я знаю. Твой дедушка был бы…
— …был бы доволен, — прервал я, раздражаясь от того, что она заговорила о дедушке перед Майей. — Не так ли?
— Да, — она кивнула и снова похлопала меня по щеке, на этот раз постукивая пальцами по моей челюсти, что означало, что она хотела бы поговорить со мной позже. — Он был бы горд называть тебя своим внуком, мир его праху.
Я уставился на нее.
Жак в ответ просто пожала плечами.
— Сегодня у тебя двое новеньких, Николай, — сказала она, меняя тему. — Они не в порядке.
— Какие у них симптомы? — «они не в порядке» означало, что они близки к тому, чтобы стать бесполезными для Петрова.
— Такие же, как на прошлой неделе… Это, кажется, распространяется.
Черт.
— Хм-м, — сказал я, притворяясь, что думаю вслух, выигрывая время, пока не пойму, что с ними делать. — Продолжай помогать Майе с графиком, а я посмотрю, что смогу сделать, если будет «красная линия», я дам тебе знать.
— Это второй день, — напряженно сказала Жак. — «Красная линия» будет…
— Я дам тебе знать, — огрызнулся я, захлопнув за собой дверь.
«Красная линия» означала устранение угрозы, прежде чем это сделает Петров. Он не давал женщинам шанса умереть с достоинством. Я давал.
ГЛАВА 15
Маньяк, который орудует на пирсе, все еще на свободе.
Было найдено еще одно неопознанное тело.
Правоохранительные органы не имеют никакой информации о личности жертвы.
~ «Сиэтл Трибьюн»
Майя
Лицо Жак выглядело страдальческим, а затем она глубоко вздохнула и повернулась ко мне. Выдавив улыбку, она всплеснула руками.
— Что же! Давай просто продолжим с того места, где мы остановились вчера.
— Э-э, хорошо, — я отодвинула свой стул в сторону, чтобы Жак села напротив меня.
В течение часа она объясняла оставшуюся часть расписания, как отвечать на телефонные звонки, и, конечно же, что никогда не нужно задавать вопросов. Я должна была стать мозгом операции, о которой ничего не знала — и так и должно было оставаться.
Я собиралась спросить ее, будет ли мне когда-нибудь позволено знать, что на самом деле здесь происходит, когда Николай влетел в дверь, его глаза потемнели от страха.
— Жак! На пару слов.
Она похлопала меня по руке и встала, а затем последовала за Николаем по коридору.
Мне было слишком любопытно, чтобы оставаться на своем месте. Медленно я отодвинула стул и подошла к двери.
Николай кричал.
Жак кричала.
Но не на английском.
Они говорили по-русски — как будто я снова стала свидетелем разговора своего отца с некоторыми из его подчиненных, но акцента не было.
Послышались шаги, поэтому я рванула обратно на свое место.
Жак пробежала через дверь и схватила со стола свою сумку. Она бросила на меня последний взгляд, покачала головой и ушла.
Что только что произошло?
Я боялась идти к Николаю. Судя по тому, как звучал его голос, он не был счастлив, он полностью потерял свое безразличное хладнокровие и кричал на Жак.
Я заломила руки и посмотрела на часы. Это было смешно. Если бы ему нужна была помощь, он бы о ней попросил, правильно?
Не было ли моей работой помогать ему?
Я проверила расписание. Эти две девушки, которых упомянула Жак, были единственными, записанными на этот вечер.
Мой телефон молчал.
Никаких сообщений не было.
Наконец, я оттолкнулась от стола и встала. Если он уволит меня из-за вопроса, нужна ли ему помощь… У меня как минимум будет «Нетфликс», правда?
Шутка. Мне нужно было сохранять чувство юмора во всей этой ситуации, пока я медленно шла по коридору.
Поскольку я действительно думала об этом, то была в ужасе — больше, чем в ужасе, — от того, что однажды стану одной из тех девушек, которые заходили в его кабинет. Лишь на один день быть одержимой мужчиной в белом халате, а потом просто перестать существовать. Все потому, что я попала в опасность.