— Просто предположение, — сказала я чуть громче обычного из-за рева двигателей, мои волосы развевались вокруг щек. — Но… это итальянцы?
— Живые и во плоти, — проворчал он.
— Ты мог бы упомянуть, что они тебя ненавидят, — я покрепче ухватилась за его руку.
— Что? И испортить для тебя теплый прием? — губы Николая изогнулись в улыбке. — Никогда.
Мы медленно спустились по лестнице, держась за руки. Крупный парень примерно двадцати лет приблизился к нам, его темно-рыжие волосы развивались на ветру, два полуавтоматических пистолета висели по бокам. Если я считала Николая огромным, то этот человек был убийственно большим. Как минимум ростом под метр девяносто и килограммов девяносто мышечной силы. Он скривился в ту же минуту, как мы ступили на взлетно-посадочную полосу, будто наше присутствие оскорбило его так сильно, что ему стало трудно дышать.
— Камписи, — сказал Николай раздраженным голосом, — добрый вечер.
Человек по имени Камписи хмыкнул в сторону Николая, а затем перевел свой тяжелый холодный взгляд на меня. Я вжалась в тело Николая и прижала свободную руку к груди. Я не была уверена, хотел ли этот человек, чтобы я заговорила, или ждал, когда я расплачусь.
Я видела такие взгляды раньше.
От моего отца.
И его головорезов.
Годы тренировок, необходимость защищать себя от придурков не прошли впустую, так что вместо того, чтобы сильнее вжаться в Николая, я сделала глубокий вдох, расправила плечи, отстранилась и посмотрела снизу вверх на зверя в человеческом обличье. И в ту самую минуту, как я обрела уверенность, он улыбнулся.
— Так она действительно Петрова. Я уж было на минуту заволновался.
— Текс заволновался, — проговорил хриплый голос позади него. — Хотелось бы мне на это посмотреть.
Мужчина, выглядевший моим ровесником, протолкнулся мимо этого парня, Текса Камписи, и, прищурившись, посмотрел на меня. У него было кольцо в губе, пронзительные голубые глаза и темные волосы.
Оба мужчины были как-то пугающе красивы.
— Никсон, — мужчина ухмыльнулся, — Абандонато, — закончил он. — Добро пожаловать в Чикаго, Николай.
— Хотел бы я, чтобы это происходило при более приятных обстоятельствах, — сказал Николай низким голосом. — Я не собирался приезжать, но…
— ...этого хотела она, — девушка вышла вперед. У нее были шелковистые черные волосы, которые спадали чуть ниже плеч, одета она была в красную кожаную куртку, черные сапоги на шпильке и облегающие потертые джинсы. Она вежливо мне улыбнулась, а затем достала из своей маленькой сумочки от «Прада» пистолет и, подмигнув, направила его на меня.
Она носит пистолет в сумочке от «Прада»? Опять же, куда еще она могла его положить? В карман? Зачем ей пистолет? Вообще, почему у них у всех пистолеты?
— Она вообще на нее не похожа, — сказал Никсон Николаю. — Она выглядит так, словно больше принадлежит нам, чем Петровым.
— Я рассказывал тебе о ее происхождении, — пожал плечами Николай. — Как он?
Никсон нахмурился.
— Он принял это так, как и следовало ожидать.
— Он? — повторила я, высказываясь впервые с момента нашей встречи с итальянцами.
— Серджио, — кивнул Никсон. — Муж твоей сестры.
Мой желудок сжался.
— Она только что узнала… — сказал Николай извиняющимся тоном.
— Десять минут назад, — проворчала я.
— Больной ублюдок, — Камписи расхохотался. — Ты смог бы отлично ужиться в Чикаго. В такие моменты я всегда вспоминаю, почему решил сохранить тебе жизнь.
— Ничего ты не решил, — проговорил Николай сквозь стиснутые зубы, сделав шаг к человеку, который, казалось, угрожал ему, не проговорив и слова.
Я схватила Николая за руку и дернула его назад. Не потому, что считала, что он не смог бы постоять за себя, а потому, что это было далеко не мудрым решением — начинать драку с человеком, который, казалось, готов был молиться, чтобы кто-нибудь врезал ему, и он смог бы пристрелить того в ответ.
— Достаточно, Текс, — прошипел Никсон себе под нос. — В нашей собственной семье достаточно проблем. Как насчет того, чтобы сохранить мир с русскими, которые, по крайней мере, похожи на нас?
— Правильно, — усмехнулся Камписи, а затем отступил. — Я отсюда вижу дергающийся глаз Фрэнка, а это значит, что нам пора.
Пожилой джентльмен рядом с Никсоном фыркнул, а затем направился обратно к «Эскалейд».
Я посмотрела на Николая в поисках поддержки. Он схватил меня за руку и повел к ожидающему нас «Рэндж Роверу». Мужчина во всем черном, стоявший рядом с дверью, открыл ее для меня. Он не установил зрительного контакта, даже не моргнул. Я скользнула на мягкие кожаные сиденья, пытаясь удержаться от паники. Это было нормально, ведь так? Они были вежливыми или, по крайней мере, вежливыми настолько, насколько могли, правильно?
Нормальность.
Она буквально вылетела в окно, как только я начала работать с Николаем и согласилась на его нелепый контракт.
Словно почувствовав мои страдания, Николай похлопал меня по ноге и прошептал на ухо:
— С ними ты в безопасности, в большей безопасности, чем когда-либо была со мной.
Мое сердце заколотилось. Что он имел в виду? Я в большей безопасности с людьми, которые направляли пистолеты мне в голову, чем с Николаем? Это было бессмысленно. Совершенно. И, что еще хуже, сам факт того, что он, прикасаясь к моей ноге, напоминал мне о сне. Хотя с того момента, как мы выехали из аэропорта, я не могла выбросить одну мысль из своей головы… Весь мой сон включал в себя самолет и спальню, которую, согласно словам Николая, я никогда не видела, пока не проснулась.
Весь оставшийся путь я хмурилась.
ГЛАВА 26
Будь в мире с людьми и воюй со своими грехами.
~ Лев Толстой
Николай
Жак: Почему, черт возьми, ты в Чикаго? Что ты там забыл. У тебя есть работа, которою надо выполнять.
Николай: Это было важно. Как там... бизнес?
Жак: С бизнесом не очень хорошо. Несколько женщин останавливались около клиники, только чтобы увидеть, что ее двери закрыты впервые за пять лет. Я отослала их и сказала, что ты примешь их, как только вернешься.
Я облегченно выдохнул.
Николай: Спасибо тебе.
Жак: Если бы только твой дедушка видел тебя сейчас…
Николай: Не впутывай его сюда.
Жак: Это из-за него ты имеешь все, что имеешь!
Николай: Нужно бежать. Спасибо тебе, Жак.
Она не ответила. Я и не ожидал от нее этого. Впервые за долгое время мне пришлось закрыть свой офис. Я пытался сохранить выражение безразличия на лице, хоть мои внутренности скрутило настолько, что я испытывал желание закричать. Казалось, чем больше я хотел помочь, тем глубже рыл яму. Я глянул на Майю уголком глаза. Спина прямая, словно кол проглотила, взгляд прикован к Никсону, главе семьи Абандонато, который провез нас через железные ворота его дома и теперь мы были на его земле. Впервые я вздохнул с облегчением, и это чувствовалось так, будто я не делал этого годами. Я думал о том, чтобы оставить Майю с единственными людьми, которые действительно могли бы заставить ее исчезнуть. Которые могли бы защитить ее от ее же отца. Которые могли бы мне помочь фальсифицировать ее смерть. У этой идеи были плюсы.
И, возможно, если бы я был менее эгоистичным человеком, то воплотил бы ее, полностью лишив Майю воспоминаний обо мне и ее прошлой жизни, но я всегда задумывался, были ли ощущения моих губ на ее губах настолько сильными, чтобы остаться среди тех воспоминаний, которые мне не удалось бы искоренить.