— Мы могли бы пристрелить его, — предложил Текс.
— Я не мог допустить, чтобы кровь русского была на руках итальянца.
Артерии Бориса продолжали выпускать кровь... Я равнодушно наблюдал за этим, пока он икал, борясь за свой последний вздох. Смерть, по моему опыту, всегда должна быть быстрой. Со вздохом я подошел к нему, поднял нож с пола и перерезал остатки сонной артерии за его левым ухом. Кровь потекла быстрее, бульканье прекратилось, и он поник, когда последние остатки жизни покинули его.
— Должен признать, — сказал один из мужчин — не оборачиваясь, я не мог понять, кто именно, — что есть что-то расчетливое в том, чтобы знать, какую точно артерию надо перерезать. Знаешь еще какие-нибудь трюки?
Я обернулся и увидел Чейза, он смотрел на меня с ухмылкой на лице.
— Достаточно, — я встал, вытирая нож о брюки, делая мысленно заметку сжечь штаны позже. — Но на то, чтобы обучить тебя, понадобилась бы целая жизнь, а я не рассчитываю на то, что ты проживешь долго.
— Он тебя сделал, — Никсон фыркнул, смеясь, а затем оттолкнулся от стены. — Спасибо тебе, Николай, мы обязаны тебе.
— Нет, — я проглотил ком эмоций в горле, вызванных не свежей кровью на руках — кровь на моих руках всегда была свежей — а тем, что я никогда не смогу возместить им все, что они сделали для Энди, — я полагаю, что все еще обязан вам.
— В таком случае, — Фрэнк достал свои ключи, — ты можешь купить нам ящик вина.
— Всегда с вином, — я тряхнул головой.
— Для Фрэнка вино — это и мирная жертва, и жизненная необходимость. Я бы купил его, — Чейз похлопал меня по спине.
Как только мы вышли, в комнату зашли несколько мужчин, и я представил себе, что это команда по зачистке. Они спокойно поговорили с Тексом и Никсоном, затем обошли стороной Феникса и прошли позади нас вглубь комнаты. Очевидно, все еще были волнения между семьями, если они настолько не признавали Феникса. Он вступил в должность босса Николаси, хотя и не являлся им по крови, а кровь для итальянцев значила все.
По пути назад Фрэнк молчал. Когда машина остановилась, я потянулся к ручке двери, но Фрэнк положил свою ладонь на мою руку.
— Ты будешь говорить. На похоронах.
— Я планировал это, — но также и боялся этого.
— Хорошо, — Фрэнк отпустил мою руку. — Спасибо тебе.
— Как он?.. — спросил я. — На самом деле.
Фрэнк усмехнулся.
— Предложи все, что хочешь... свою силу по промыванию мозгов, пообещай помочь забыть ее — он все равно ответит отказом. Почему бы ему захотеть забыть светлейшую часть его существования?
— Да, действительно, — я сжал губы. — Но предложение все равно останется в силе, это меньшее, что я могу сделать... Если боль станет невыносимой.
— Боль всегда будет невыносимой, — прошептал Фрэнк. — Жизнь полна боли точно так же, как полна сожаления. Именно так мы реагируем на боль в тот самый момент, который определяет, к какому типу людей мы относимся. Когда ты перестаешь чувствовать боль, когда перестаешь хотеть этого, тогда теряешь свою человечность.
Его слова преследовали меня в течение всего вечера, пока мы распивали несколько бутылок вина. Прошло много лет с того момента, как я позволял себе потерять контроль и выпить больше, чем организм мог выдержать. Но итальянцы и их шумная компания каким-то образом заставили меня почувствовать себя членом семьи, которой у меня никогда не было.
У меня была Жак.
Но можно ли считать ее семьей сейчас?
Мы оба испачканы в крови.
Кровь разрушила всю мою семью.
Я наполовину зашел, наполовину ввалился в спальню, которую Никсон выделил мне, скинул ботинки, стянул штаны, а затем снял рубашку через голову. Полностью обнаженный, я потянул одеяло на себя и был потрясен видом спящей Майи.
Я упивался им.
От пальцев ног до губ. И практически получил сердечный приступ, когда она открыла глаза и позвала меня по имени.
— Да? — ответил я.
— Ты обнаженный.
— Ты в моей кровати.
— Неужели я тоже должна была быть голой?
Я заскрипел зубами. Черт, да. Голой. Я мог бы сделать многое с ее обнаженным, извивающимся телом, я мог бы сделать так много всего, что она, скорее всего, вспомнит.
С мягким вздохом она повернулась на бок, ее взгляд открыто блуждал по моему телу, я почувствовал, как она остановилась на нем, почувствовал жар желания, когда она облизала губы.
— Майя, — сказал я тихо. — Мы не можем.
— Хорошо, — она потянулась ко мне.
Я попытался аккуратно оттолкнуть ее, но не контролировал свои движения, так что она смогла схватить мою руку и потянуть меня в кровать. Я оказался поверх нее. Я хотел сделать намного больше, чем просто оказаться сверху.
— Это чувствуется…
— Правильно? — предположил я.
— Нет, — она нахмурилась, — знакомо.
ГЛАВА 29
Меньше говори, больше слушай.
~ Русская пословица
Майя
— Скучала по мне, звезда моя?
Тепло наполнило мою грудь.
— Мама называла меня своей маленькой звездочкой, — это было одно из моих любимых детских воспоминаний, которое я все еще помнила до моего шестнадцатилетия. Другие воспоминания были… словно заперты, или мне так казалось. Я помнила лишь фрагменты, и отец говорил мне, что это из-за автомобильной аварии. По всей видимости, травм было много, и сотрясение вызвало долговременный эффект.
— Майя, — прошептал Николай возле моих губ, заставляя меня мечтать о его поцелуе. Это было не просто знакомо, это было правильно, как он и сказал, это было так... будто мы подходили, были предназначены друг для друга. Страх все еще присутствовал. Но он был не за него. Он был за нас. И я не имела никакого понятия, почему так.
— Почему ты нахмурилась? — спросил он, одной рукой лаская мое лицо, а другой обхватывая мой затылок, притягивая ближе к себе.
— Ты сказал мне, чтобы я никогда не задавала вопросов, — подразнила я.
Его губы изогнулись в улыбке.
— Я это заслужил.
— Я не знаю, почему… — моя нижняя губа задрожала, в то время как глаза наполнились слезами. — Я не имею ни малейшего понятия, почему отец отправил меня к тебе в офис, или почему он собрался отказаться от меня... Почему ты меня принял. Я запуталась сильнее, чем когда-либо, из-за того, что мы в действительности здесь делаем с итальянцами, и почему они поклялись защищать ненавистного врага. Так много вопросов, что голова идет кругом, но я знаю ответ на один из них. И, если я знаю ответ на один, тогда у меня все хорошо, правильно?
— Абсолютно, — он немного напрягся, как будто задержал дыхание. — И каков этот ответ?
— Ты, — просто ответила я. — Все сводится к тебе. Все. И я думаю, что на данный момент… — я наклонилась и провела губами по его губам, — это все, что имеет значение.
— Но если я ключ одновременно к твоему выживанию и твоему разрушению, что тогда?
— Ты имеешь в виду, что, если вода из твоих рук — это яд? — спросила я.
Он не ответил.
— Тогда я хочу пить.
Прошло две секунды.
Два мгновения.
Когда я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее, и задумалась, не стучат ли наши сердца в унисон, Николай глубоко вздохнул... Затем сглотнул. Один удар сердца в груди, и его губы коснулись моих. Два удара, и мое сердцебиение начало набирать скорость. Я могла почувствовать тепло его губ, когда он провел языком по моей нижней губе. Я застонала в ответ, оборачивая руки вокруг его шеи, схватила его за волосы и потянула, пока его тело двигалось напротив моего. Не разрывая поцелуй, Николай нашел край моей хлопковой футболки, потянул ее вверх и затем стянул через голову. Наши рты оторвались друг от друга на мгновение, прежде чем с приятным шипением встретились вновь. Каждый раз, когда наши губы сливались, это чувствовалось по-новому, и одновременно знакомо, словно мы успели разделить сотни поцелуев, тысячи объятий.
Николай отстранился и помог мне принять сидячее положение, его мышцы напряглись от того, что он удерживал на весу собственный вес. Лунный свет сиял на изгибах его твердой груди. Было что-то в мужской красоте Николая смертоносным, таким опасным, что мое сердцебиение снова ускорилось. Он нахмурился, положив ладонь на мою грудь, словно пытался меня успокоить.