Я поднял Майю на руки и отнес в спальню, положив ее на одеяло. Я до боли желал рассказать ей правду, но боялся того, что это будет значить для нас обоих. Ее отец согласился на наши условия, только пока я мог доказать, что ложные воспоминания остались нетронутыми. Я должен был сообщить ему об этом через год. Что, черт возьми, я собирался сказать сейчас? Она вспоминает, но это нормально, потому что она под моим присмотром?
— Не оставляй хвосты, — повторял он снова и снова.
Единственным решением проблемы был поиск последних двух домов в Сиэтле и сжигание их дотла. Завершение моего исследования было небольшой ценой для оплаты, чтобы спасти ее жизнь... Если бы дома исчезли, тогда она перестала бы быть угрозой. Потому что то, что было заперто в ее разуме... было ключом к уничтожению ее отца... Майя видела то, чего никогда не должна была видеть.
— Сотри это, — потребовал он. — Мне без разницы как. Просто сотри, или она умрет.
— Она твоя дочь! — заорал я, уже очарованный девушкой, которую видел несколько раз с ее отцом. Я защищал ее, это было частью моей работы, и теперь он просил меня вернуться к своей присяге.
— Она слишком много знает! — выплюнул он. — Или ты ее убьешь, или заставишь забыть…
— Она слишком молода, — возразил я. — Чтобы заменить ее воспоминания в таком возрасте... Чтобы заменить их, мне придется нанести настоящую травму, создать настоящие воспоминания, чтобы прикрыть другие, разве ты не видишь? Ее мозг слишком силен, она не одна из твоих головорезов. Она может умереть!
— Мне наплевать, если тебе придется стереть всю ее чертову память, просто заставь ее забыть. Я плачу тебе, чтобы люди забывали!
Она сидела с завязанными глазами, привязанная к одному из металлических стульев, стоявших в белой комнате, и истекала кровью. Если бы я не остановил кровотечение, она была бы слишком слаба, чтобы пройти через этот процесс.
— Черт побери, Петров, ей шестнадцать. Просто подкупи ее новой машиной.
Я прошелся по комнате, сжав нож в руке. Я никогда не должен был соглашаться, не должен был позволять ему подкупать меня. С другой стороны, если бы не это, Майя была бы мертва. Ему было наплевать на нее. Она была отвратительна ему — внебрачная дочь его жены и итальянского мафиози.
— Нет, — ее отец выругался по-русски. — Она — обуза. Заставь ее забыть, иначе она умрет, и эта смерть будет на твоей совести.
У меня не было выбора.
— Хорошо, — прошептал я. — Но я работаю один, оставь меня.
Петров колебался.
Я скрестил руки на груди.
— Без камер. Тебе же не нужно, чтобы увиденное как-то повлияло на тебя.
Майя всхлипнула и низко опустила голову. Твою мать, она скоро потеряет сознание. Что, черт возьми, он с ней сделал? Доктор во мне кричал от возмущения, а монстр потирал руки.
Петров подошел к двери и отключил камеру, висящую рядом с ней. Бросив на меня последний предупреждающий взгляд, он шагнул в проем и закрыл за собой дверь, оставляя нас одних.
Дрожащими руками я потянулся к белой маске, затем медленно завязал ее вокруг своей головы. Я извинился перед ней, конечно, в своих мыслях, и поклялся, что когда-нибудь спасу ее. Просто не сейчас. Я молился, чтобы Майя поняла, что однажды она поблагодарит меня. Я ожидал, что она потеряет сознание. Ей было всего шестнадцать лет, красивая, но такая молодая. Она приподняла свой подбородок, как бы говоря: «Делай свое грязное дело»! И я должен был уважать ее в тот момент. Я бы сделал все самое худшее, а потом, когда она поклялась бы в верности... выполнил бы самую лучшую работу и спас бы ее жизнь.
Я остановился, оглядываясь на ее спящую фигуру, и прислонился к комоду, отчего одна из белых масок упала на пол.
Я по всей квартире оставил напоминания, и ничего... Мы занимались любовью несколько раз... и все еще ничего необычного не произошло, кроме того, что Майя вспомнила свою подругу детства.
Может быть, возможно, я был лучше, чем думал изначально.
Я цеплялся за эту мысль, когда поднял маску к своему лицу и в последний раз посмотрел на нее, как монстр, которого она впустила в свою постель — и в свое сердце.
ГЛАВА 37
У дурака язык быстрее ног бежит.
~ Русская пословица
Майя
Мне было так тепло. Меня снова обнимали сильные руки, и я счастливо вздохнула. Николай поцеловал меня в висок, и я повернулась к нему.
— Ты такая красивая, — прошептал он, его глаза остекленели, словно он не спал всю ночь.
— Что случилось? — я начала вставать.
Он открыл рот, чтобы ответить, а затем покачал головой.
— Мы должны вернуться к работе… И у меня будет чертовски много времени, чтобы держать свои руки подальше от тебя.
Я засмеялась, прижимаясь лицом к его твердой груди.
— Должна признаться, мне всегда нравилась вся эта тема с запретным служебным романом... Хочешь, чтобы я заколола волосы карандашом и надела чулки?
Он зарычал, накрыв мой рот своим, а затем мягко отбросил меня обратно на подушки.
— Мы опоздаем.
— Посмотри на себя... такой пунктуальный, — проговорила я дразнящим тоном, любуясь тем, что он, наконец, позволил себе расслабиться рядом со мной и искренне улыбнуться, заставляя меня поверить, что даже если он и работал на моего отца, то никогда не навредил бы мне.
— Почему слово «пунктуальный» звучит настолько эротично, когда исходит из этого порочного ротика? — он всосал мою нижнюю губу, а затем углубил поцелуй, с шумом сбрасывая покрывало с моего обнаженного тела, одновременно пытаясь стянуть с себя помятую одежду, в которой заснул. Через несколько минут барьер из одежды исчез, и он поднял меня на руки и потащил в душ. Я вскрикнула.
— Я рассчитывала, что у нас будет ленивое утро… Что случилось с сексом?
— Кто сказал, что секс всегда должен быть в постели? — ответил он перед тем, как буквально забросил меня в душ, а затем прижал к стене и проник языком в мой рот.
Это.
Было.
Волшебно.
Он знал, когда быть агрессивным, а когда мягким, и мне нужно было, чтобы он был агрессивным сегодня утром после нашей последней встречи с Жак. С легкостью он поднял меня в воздух, прижав к холодной плитке, и затем вошел в меня.
— Подожди, — я чуть не соскользнула вниз от силы его толчков.
— Это… — он захватывал мои губы снова и снова, двигаясь без усилий, заставляя меня сойти с ума, отдаться чувствам. — Я хочу этого от тебя... Каждый день... Я хочу... Ты... Я просто… — он перестал говорить, позволяя своему телу двигаться.
Это было идеально.
Он был идеален.
Я была так близко, руками я жадно пыталась схватить хоть что-нибудь, на что можно было опереться, и когда я, наконец, нашла свое освобождение, то случайно проговорила:
— Я люблю тебя.
Невозможно было рассмотреть выражение его лица, когда я скользнула вниз по его мокрому телу; я ожидала, что он будет напуган.
— Хорошо, — он нежно поцеловал меня в губы, затем выдохнул, словно ему стало легче. — Потому что я любил тебя на протяжении очень долгого времени.
— Что?
— Нам надо собираться, — он отстранился, затем игриво шлепнул меня по попе. — Не хочу, чтобы твой босс тебя уволил.
— Николай, мы должны поговорить...
— Не сейчас... — прервал он меня. — Но скоро.
Судя по сказанным им словам, он был счастлив, но язык жестов не соответствовал этому; его движения были скованными, и затем он еще раз вздохнул, когда смыл остатки пены со своего тела.
Что сейчас произошло?