Я — Петрова.
Может, это наказание за мою вылазку на прошлой неделе. Но я так хотела свободы.
Долбаное свидание.
Что-нибудь. Что-то, что заставило бы меня почувствовать себя живой. Чтобы избежать однообразной жизни, которая окружала меня, и разрушить хрустальный замок, в котором я оказалась.
Я почувствовала чью-то теплую руку на своем подбородке.
— Ты красивая. Думаю, это первое, что мы должны констатировать.
Я отказалась отвечать. Ему придется сделать кое-что получше этого.
— Во-вторых, — он отпустил мой подбородок, убрав руку. Я ненавидела то, что лицу стало холодно без нее. — Это будет больно, но ты ничего потом не вспомнишь, даже звука моего голоса. Потому что, Майя, я очень хорошо знаю свое дело. Можно сказать, я лучший.
Судя по голосу, он был молод.
Почти такого же возраста, как и я, но это казалось невозможным.
Голос у него был спокойный и хриплый, словно ему приходилось бороться, чтобы его слова не звучали слишком красиво — возможно, потому, что он поступал некрасиво.
— Меня это не волнует, — прошептала я. — Делайте, что хотите, я вас не боюсь.
— Он сказал, что ты будешь храброй.
— Я русская, — это мой ответ на все.
— На самом деле, нет, — он вздохнул. — Ты не русская.
— Что? — сказала я, и острая боль от глубокого пореза пронзила мою руку. Я выдохнула и изо всех сил постаралась увидеть хоть что-нибудь сквозь повязку.
— Первый порез, — сказал он спокойно, — всегда легче, потому что ты не ожидаешь его. Но всегда есть второй.
Рука от первого пореза продолжала болеть, а затем сильная боль снова настигла меня, на этот раз в районе предплечья.
— Даже второй порез не так ужасен, ведь кто делает только один? Но он более ожидаемый, чем первый. А третий... — он снова меня порезал, в этот мою открытую ладонь, — хуже, потому что тогда ты понимаешь… это только начало.
— Вы не сможете сломать меня, — зашипела я. — Ведь я не сделала ничего плохого.
— Во-первых, ты права... Ты не сделала ничего плохого. Кроме того, что родилась, и что... для твоего отца... само по себе уже проблема.
— А во-вторых? — спросила я спокойным отрешенным голосом, пытаясь замкнуться в себе, чтобы не ощущать жжения или теплой крови, стекающей по моим рукам.
— Специалисту требуется семьдесят два часа, чтобы промыть человеку мозги, стереть память и сделать кого-то совершенно новой личностью.
— И? — прохрипела я, дергаясь на стуле.
— Ах, Майя... Он дал мне двенадцать часов.
Мое сердце болезненно сжалось.
Теплые губы коснулись моего уха.
— В ту минуту, когда тебя привезли... Ты уже была сломлена.
Я проснулась в холодном поту. Всегда один и тот же сон: кто-то резал мне руку, и мягкий голос дразнил меня… всегда те же самые слова.
Я сломаю тебя.
Я поежилась и посмотрела на часы.
Пришло время попросить об одолжении. Я устала от кошмаров, но больше всего устала постоянно откладывать все в жизни... Мне нужно закончить мои исследования, даже если это будет последнее, что я сделаю. Поэтому я взяла свой мобильный и набрала номер отца.
ГЛАВА 1
Маньяк, орудовавший на пирсе, после двухлетнего затишья нашел себе новую жертву...
~ «Сиэтл Трибьюн»
Майя
Часы в углу пробили полдень. Я сидела и ждала, когда откроются двери. Его секретарь сказала, что он придет через пять минут. Уже прошло шесть. Не то чтобы у меня был пунктик по этому поводу или что-нибудь в этом роде, я просто немного волновалась из-за предстоящей встречи с Николаем Блазик. Ведь его прозвали богом в медицинской сфере.
И если вы спросите, то он является общеизвестной персоной.
С отличием окончив Гарвард в возрасте пятнадцати лет, он получил степень в области гуманитарных наук и технологий, что означает, что он — сертифицированный гений. Его исследования болезней и их влияния на организм позволили получить ему эту долбаную Нобелевскую премию в возрасте девятнадцати лет.
Затем последовала обложка в «Тайм», за ней в «Форбс». Думаю, вы представляете себе всю картину. Он невероятно умен, и его сложно поймать, чтобы взять интервью.