Ночью женщина с ребёнком, сорвав с одежды позорные желтые метки, ушла в партизанский отряд. Нашли они его не сразу. Бродили по лесу, питались корой, оставшимися с лета ягодами, поздними грибами. Плутали, но вышли к своим. Там и закончили войну, пережив карательные рейды, бомбежки, травли собаками, минометные обстрелы. Это уже оказалось не так страшно как в гетто, это — борьба, свобода…
После войны Двойра учила детей в школе, имела много наград за труд, но дороже всех мирных наград была ей партизанская медаль… Так и похоронили её с этой медалью на груди на тихом зеленом еврейском кладбище в чужой американской земле.
Дождь за окном вагона трэйна прекратился, но медленно пробегающие за стеклом неуклюжие домишки виделись расплывчато, размыто. Не понимая в чём дело я поднес руку к глазам и вытер непонятно откуда взявшиеся слезы. К чему они? Ведь еду к отцу…
Дед Янкель… Маленький ростом, в кургузом коричневом пиджачке, кепочке, начищенных хромовых сапогах, вечно торопящийся по своим никому неведомым делам. Чем он занимался всю жизнь теперь уже никто не расскажет. Странная у него вышла судьба, бурная. Не многие родственники знали его историю, а еще меньше говорили о ней. Стеснялись, замолкали….. По молодости лет, в годы гражданской войны служил Янкель дровяным комиссаром, вроде бы снабжал топливом Москву, встречался с самим Лениным.
Но умом понял то, что не его это власть, чужда большевистская партия, не нужна революция. И тихонько отошел в тень.
В годы Нэпа понял вкус торгового бизнеса, да так втянулся в это дело, что выходить уже и не захотелось. Удачлив был невероятно, ни разу не попался, не сел даже когда Нэп прикрыли, а большинство нэпманов пересажали. Опять ускользнул в тень, затаился на время.
Потом официально числился в захудалой заштатной заготовительной конторке, но в другом мире, мире уважаемых людей вес и влияние имел видимо великое. Иногда ему приходилось туго и тогда бежал к братьям прятать нажитое, и вываливались бывало из газетных неопрятных пакетов пахнущих ржавой селедкой тугие пачки фунтов и долларов. Родичи чертыхались, требовали прекратить аферы, зажить спокойно хоть под конец жизни, но припрятывали, помогали дельцу. Родная кровь, куда от нее денешся. Умер Янкель, так и не успев передать никому секрета своих богатств. Единственный сын бежал от этих разговоров словно черт от ладана, другие родичи и слушать не желали. Сгнили, пропали наверное все эти пачки денег да кольца с браслетами, а может достались случайным чужим людям. Только вряд ли принесли кому-то счастье.
Дед Соломон пошел по инженерной линии. Как ни трудно пришлось, но ещё при царе окончил техническое училище, стал электромехаником. Завел постепенно в Кременчуге своё дело, построил на паях с бельгийцами электростанцию, заводик электротехнических изделий. Редкое для старой России это было дело. Настолько редкое, что не имел дед конкурентов. Прибыль шла хорошая, быстро разбогател, приобрел большой дом в центре города, несколько пароходов. Лично Столыпин на ярмарке в Нижнем Новгороде наградил Соломона за отличную продукцию большими серебрянными часами. Потом началась война, наступили тревожные времена, запахло революцией. Кампаньоны-бельгийцы первыми сообразили что к чему и начали сворачивать дело, предлагали и деду уехать с ними в далекую мирную Бельгию, обещали помочь перевести деньги. Куда там. Дед слыл прогрессивным человеком, ждал и верил в революцию, в очищение, свободу… Остался… Выкупил у кампаньонов их долю… и дождался….
Советы не успели конфисковать у него дома, производства, корабли — сам всё отдал. Оставили его директором бывшего собственного заводика и он полный розовых надежд принялся за работу. Красных вскоре выбили из города петлюровцы, прошел как водится, еврейский погром и деда оставили лежать на берегу Днепра с проломленной головой и выбитыми напрочь зубами. Поленились, не добили, посчитав трупом. Но Соломон выжил, приполз ночью к семье. Петлюровцев вновь сменили красные, а знакомый дантист вставил деду зубы. Предлагал золотые, по-знакомству, но дед благоразумно отказался. Обошелся стальными, простонародными. Красных выгнали белые и контразведка арестовала деда за сотрудничество с красными. Деникинцы были поинтеллигентнее, пообразованнее, били хоть и чаще, но не очень сильно… Во всяком случае до смерти не замучили… вновь сменилась власть и белых прогнали красные. Далеко на этот раз, за море. И надолго.
Красноармейцы освободили деда из подвала деникинской контразведки и сначала всё шло на удивление хорошо. Дантист вновь вставил зубы. Золото, правда, уже не предлагал. Дед руководил своей бывшей фабрикой, рабочие его уважали, жил попрежнему в своём, теперь правда, не собственном доме. Перед отъездом из страны мама показывала мне этот дом, он и сейчас стоит в центре города. Красивый особняк с мраморными колоннами, на первом этаже ювелирный магазин.