Этот дом… Эта комната… Они хранили отголоски многих моих слов, обещаний, мыслей, и я не собиралась углубляться в них, анализировать, как и не собиралась бросаться новыми словами и обещаниями. Разве что мыслями… Они будут. Много, но в этот раз иные.
Тогда с Борисом я в чем-то играла, в чем-то подыгрывала, в чем-то была собой. Я за что-то боролась, чему-то сопротивлялась, чему-то уступала, но теперь все было иначе: мне было за кого бороться, было ради кого жить или умереть. Однако, как бы я не била себя в грудь и не говорила, что в этот раз не собиралась ни играть, ни тем более подыгрывать, все-таки я понимала, что сыграть придется, причем максимально жестко и с теми картами, что были у меня на руках и теми, что я собиралась получить.
До возвращения Марты я успела переложить из курточки выключенные телефоны, документы, пистолет и футляр с алмазами в ящик под чехол с парюрой, оставив себе только один камень.
Позавтракав и выпив крепкий кофе, который пришелся, как нельзя кстати, я нанесла макияж с акцентом на глаза, вновь с удовлетворением отметив про себя качество всего, что я покупала при Борисе.
Волосы укладывать я не стала. Они так отросли, что требовали больше времени и сил, чем я готова была отдать, поэтому я просто расчесала их и, побрызгав средством для блеска, прошла к гардеробной.
Черт! Как же я усиралась когда-то за эти тряпки, за всю эту роскошь! Прямо противно!
– Сколько у вас красивых вещей! – присвистнула Марта, заглядывая в битком набитую гардеробную.
– Если бы я еще смогла хоть в одну из них влезть, – пробормотала я, прикидывая про себя, сколько у меня уйдет времени, чтобы подобрать… Кого я обманывала?! Я поправилась хоть и немного, но в вещи той девушки, что была тростинкой в свои двадцать пять, я вряд ли могла поместиться.
– Вы на себя наговариваете! – возразила Марта. – Я вас, конечно, раньше не знала, но не похоже, что вы стали в два раза больше! Ну… – Она спустила взгляд на мою грудь. – Разве что в некоторых местах, – хихикнула она.
– Ты меня утешила! – с наигранным облегчением вздохнула я и шагнула вглубь гардеробной.
Первые числа июня в городе были теплыми, но совсем не жаркими. Температура при солнечном дне едва превышала двадцать градусов, а ветерок охлаждал градуса на четыре, и, надев черные кружевные трусики, я сняла с тремпеля черные зауженные брюки с высокой талией и карманами, стильно, но незамысловато отороченные кожаными вставками.
Надо же… Чудеса продолжались: я не только смогла в них влезть, да еще и не выглядеть коровой, но и даже смогла в них двигаться. Если не придется прибегать к приемам кикбоксинга, то до конца дня брюки должны были продержаться.
А вот насчет черной шелковой блузы я так уверена не была. Несмотря на то, что мне все-таки удалось сцедить не мало молока и даже втиснуться в кружевной бюстгальтер, грудь торчала, как две дыни, готовые в любой момент лопнуть. Даже вены проступили, бегая синими узорами от загорелого участка кожи до более бледного. Кошмар!
Застегнув босоножки, я оставила Марту любоваться тряпками и взяла со столика духи. Их тонкий аромат фрезии острейшим лезвием прошелся по мне где-то на уровне подсознания, вызвав дрожь во внутренних органах, но лучше было пахнуть принадлежностью к мертвецу, чем везде оставлять запах грудного молока, которым от меня обычно пахло.
Задержавшись у столика, я осмелилась посмотреть на свое отражение в зеркале, на котором старалась не задерживаться в ванной, полностью покрытой зеркалами.
Не знаю, что я хотела в нем увидеть…
Я сказала, что больше не собиралась играть или подыгрывать, но, глядя в зеркало, мне снова хотелось спросить свое отражение: а была ли я не собой тогда с Борисом?
Я играла, я подыгрывала, но… Но никогда не была такой уж другой, и все то, что помогло мне выжить, не было высосано из пальца, а было во мне в той или иной степени. Может, от рождения я была хамелеоном – созданием в принципе не способным быть однозначным?
Я отвела взгляд от зеркала и, достав из ящика кольцо с красным бриллиантом, задумчиво покрутила его в руке.
По х*й, какой я родилась, какой стала, какой могла быть и так далее. В моем мире подобным рассуждениям не было места. Реально существовали лишь сила действия и сила противодействия, жизнь и смерть, любовь и ненависть.
– Марта, а волкодав еще здесь? – спросила я, надевая кольцо на левую руку. Все-таки я теперь была вдовой.
– Григорий Георгиевич никуда не уходил. Кажется, даже спать не ложился, – ответила Марта, высунувшись из гардеробной.
– Даже так! – цинично отметила я, поправив волосы с выгоревшими на солнце прядями.