- Та-ак... - Квашня приотворил рот и думал.
- А ну, гоните коней вниз, к реке! - скомандовал Тютчев решительно.
- Ага! - подтвердил начальник.
- А сами - катись в кусты!
- Ага! - повторил Квашня. - А еще чего?
- А еще посылай одного по дороге, пусть глянет, нет ли кого за лесом.
- Ага! Семен!
Семен все понял и медленно, со страхом во взоре поднялся со щита.
- Чему ощурился? А ну, поезжай сторожко туда, сведай!
Семен облизнул враз пересохшие губы, подхватил щит, копье, но тут же все это бросил и скатился вниз по береговому уклону. Там он ловко обротал своего каурого конька, подтянул подпругу и также ловко вскочил в седло. Когда выправил на дорогу, Квашня подал ему щит и копье. Наказал:
- Поезжай с версту али с две да ушам-те прядай борзо!
- И бельма разуй! - добавил Тютчев.
Семен поскакал нешибко и к тому же толково: коня правил по луговой обочине, нешумно. Как только он отъехал и скрылся в перелеске, тревога отпустила всех, будто Семен, коему выпала в тот вечер суровая служба, всю опасность взял на себя, будто его щит выдвинулся далеко вперед и прикрыл все девять голов, оставшихся в кустарнике у реки.
- Пошли-ко, Арефий, еще одного к полку, - озабоченно сказал Тютчев, но сказал так, как приказывают.
- Начто?
- Дурак ты, Квашня, хоть и начальником тебя поставил Монастырев! Коль в десятники сел, так смысли: полк-от может с галдежом подойти, а там вдруг... за лесом-то...
- Ага!
- То-то - ага!
Тютчев как в воду глядел: через какую-то четверть часа прискакал Семен и закрутился на разгоряченном коне:
- Палят!
- Да извести ты толком! - Тютчев ухватил коня за узду, накрыл ноздри ладонью, погладил. - Чего палят-то?
- Огневища палят, о какие!
- Велики ли числом?
- Не счел, а превелико.
- Пень осиновый! Един-два, али десятки?
- У трех десятков - не мене...
- Вот те и вести... - и Тютчев присвистнул в задумчивости. - А ведь это, братове, полк сторожевой! Литва!
- Они и есть, - подтвердил Семен. - Все, как голуби, ровнехонько у огневищ сидят. Ужинают, поди...
- А у тебя - и слюни на гриву? - принахмурился Тютчев. Отпустил узду, отошел, задумчиво потрагивая пальцем усишки. - Ну, десятник! Чего велишь?
- А чего? К полку послано... Ждать надобе!
- Ждать надобе! Полк-от не ведает, что литовска сторожа во всей силе тут! Посылай еще одного!
* * *
Монастырев, подобно опытному охотнику, не желал спугнуть дичь. Он и до реки полк не довел и велел тихо отдыхать, а варево готовить в овражине на малом огне. Сам прискакал с Семеном и вторым посыльным, расспросил, разругал, не слезая с коня, и велел Семену и Квашне ехать с ним смотреть литву.
- На берегу уластились? - строго спросил Квашня.
- Это он вот...
- Над самой водой, - подтвердил Семен.
- А сторона? По сю аль по ту?
- По сю.
Монастырев пробыл за лесом около часу. Остановив коней в перелеске, он сам подкрался - где на корточках, где на брюхе, - под самый бок сторожевому литовскому полку. Еще на подходе отметил свежую ископыть - был послан тоже десяток вперед, но эта малая сторожа проехала часом раньше, чем появился у реки Квашня. Это и успокоило врагов. Теперь лежат - седла под головы наелись и дремлют... "Ну, ужо вам, нехристи!" - жестко подумал Монастырев.
Полк отужинал на славу: пшенная каша с конопляным маслом, по куску соленой осетрины, а главное - хлеб! Испеченный в московских княжеских печах, он еще не стал сухарем и, не будучи мягким, не лип к кишкам, а ложился плотно и радостно в наголодавшиеся молодые животы. Раздобрился Монастырев...
Ночью его мучили сомнения. Великий князь наказывал: упрешься в ворога - не торопись: высмотри, выследи и доведи до сил главных, до ставки. Все вроде сделано - выслежено и сила высчитана, теперь стоит сторожевой полк супротив сторожевого. Как тут быть? Великий князь про такой сбитень ничего не наказывал... Ежели напасть на литовский полк пораньше, то можно победить. Понятно, полягут и свои, но тех - больше. Дальше можно будет гнать их до главных сил, которые все равно надо находить. А эти побегут точно к своим. Ежели удастся вырубить хоть половину, хоть треть - силы у Ольгерда убудет...
- Убудет? Нет? - спросил он сторожевого воина, что держался за копье, как пьяный за тын.
Кметь улыбнулся и ответил:
- Убудет!
Монастыреву стало весело: не понял, про что помыслы, а твердит, как начальник: убудет!
- Подымай полк!
Было еще сумеречно и туманно. На востоке - ни намека на рассвет. Птицы - и те еще не верещали. Все, казалось, было продумано, только бы не спугнуть... Роса - не лучший союзник в таком деле: далеко по сакме разносится топот, шорохи, голоса...
Выехали натощак. Кони шли по трое в ряд. У реки, в том месте, где накануне стоял со своим десятком Квашня, растянулись вдоль берега и слегка попоили коней. Сами тоже похватали горстями: хороша была вечор осетрина! У перелеска Монастырев остановил полк. Развернулся, привстал в стременах и вынул меч.
- Назар!
Кусаков подъехал к своему другу.
- Изреки полку красно слово!
Кусаков не ожидал. Он вытаращил на Монастырева глазищи, потом глянул на плотную застывшую лаву полка и растерялся. Впереди, ближе всех к нему был Федор Кошка.
- Федор! Ты - тож боярин.
- Ну?
- Скажи красно слово полку!
Кусаков тотчас отъехал к Монастыреву и тем самым опростал место Кошке. Тот мигом вспотел и решил, что, ежели останется жив, никогда не простит Кусакову,
- Дружино Монастырева! - обратился он к полку и скинул первый груз. Кто ныне пред нами?
- Литва! - откликнулся Тютчев, прищурясь в усмешке.
- Она, литва-та, железного немца бивала. Она, лит-ва-та, рот отворя не держит, понеже хитра и ловка, яко лис. В сей час она вдругорядь главу приклонила к Михаилу Тверскому, а тот - к ней. Чего делать станем?
- Обе главы рубить! - выкликнул Семен.
- Истинно речешь! Токмо гнило похвальное слово, коли его делом не подпереть! Внимаете ли?
- Внимаем! - так же негромко ответило несколько голосов.
- А посему раззнаменим их сторожевой полк! Качнулись копья - темная рябь в глазах. И снова Тютчев:
- А ежели там не един полк, но весь Ольгерд со своими полками?
- Вот и хрен-то! А посему надобно единым духом вдарить! Трогай!
Он повернул коня и увидал, что Митька Монастырев придрагивает щекой белой на своем девичьи мягком лице - проняла воеводу речь Кошки.
- Ладно сказано!
- Красноба-ай!
- Невелик бояришко, Кусакову подобен, а речь гладка и словесна.
- Божий дар!
И покатился пересуд по полку - от головы к хвосту, - пока не приостановились в последний раз перед атакой.
* * *
Удар Монастырева был неожидан и страшен. Литовский полк успел проснуться, схватить оружие, но не побежал, ибо всякий знал: в бегстве от конного найдешь верную смерть - тому татары учили Европу полтора столетия. Падкие до новизны немцы восприняли это в своих орденских конных набегах... Половина литовцев сплотилась в пешем строю, другая кинулась к пасущимся коням. Первые дрались в надежде на помощь другой половины. Конные спешили помочь, вместе исправить поруху и тем уйти от не менее верной смерти - от меча разгневанного Ольгерда. Но удар московского сторожевого полка был так силен, что пешие ряды были смяты за четверть часа. Какое-то время от бегства удерживала литовцев река, на берегу которой раскинулся лагерь, но длинные копья москвичей, разящие сверху, с седла, страшные удары мечей, и все это с налета, со скачущих, встающих на дыбы коней, заставляли отходить в воду, и наконец оборона рухнула. В воду летели и падали замертво раненые кони, давя еще живых, копья, мечи, сулицы, булавы и топоры - все весело и страшно мелькало в руках москвичей, а конница литовцев - та, вторая, отбежавшая к коням половина воинства - так и не поднялась навстречу. Кусаков и Кошка с полуслова поняли Монастырева и устремились туда с двумя сотнями конников. Пасшиеся лошади, встревоженные скачкой, ржанием, криками, стонами, лязгом железа, грохотом щитов и копий, снялись с пастбища и пошли налегке рысью вдоль реки, к лесу.
Семен впервые взят был в поход. Ему сидеть бы еще в гридниках, спать бы в княжих переходах под дверью крестовой палаты, но два товарища - Тютчев и Квашня - руку давали за него перед Григорием Капустиным и до того надоели первому сотнику княжего стремянного полка, что тот отозвался на просьбу взял Семена в поход.