- Морозов! Почто смур? - прокричал от бочки меда Минин.
- А у его дворня вотчину съела!
- А у тебя, Кошка, токмо и докуки, что чужа вотчина!
- У его самого, поди, дворня-т с гладу повымерла!
- Ныне колос ядрен: всех поправит!
- Истинно, токмо бог дал бы живым быти...
- Не страшися смерти, Шуба! Деды мерли, и мы помрем!
- А кабы не деды, на тот свет дороги не найти! - Зело добр терем великого князя!
- Окуней из оконца ловить можно!
- Ведал князь, иде теремом стать!
Вдруг Боброк поднялся и направился ко входу, откуда делала ему знаки и что-то пыталась сказать жена Анна. Озабоченный чем-то, вошел Дмитрий и сел в красный угол.
Столы затихли - опало веселье, и словно то предчувствие, коим жили все после Вожи, от которого и ныне пытались уйти в этом немного необычном, слегка болезненном веселье, - предчувствие это оправдалось.
- Княже! - то Боброк от порога. - Тут Андрей Семенов, попович, с рязанского чура прискакал со своею сторожею... Велишь пустить?
Дмитрий подумал немного, окинул стол внимательным трезвым взглядом из-под темной скобки волос на белом лбу и решил про себя: "Чему быть, того не миновать, а бояре - советчики мои..." - и велел впустить, хоть, видно, ведал новость.
Андрей Семенов вошел робко, и, когда снял шлем с бармами, перекрестился и заморгал на большое боярское сиденье, всем стало видно, как молод он.
- Вели, княже, слово молвити...
- Погоди. Премоги тугу свою да испей квасу, а не то - пива али меду пряного.
Начальнику сторожи поднесли яндову пива, и он пил напоказ, краснея с непривычки. За оконцем видна была полусотня гридников. Они поили коней в Москве-реке и тихо переговаривались, с опаскою посматривая на княжеский терем, знатно издивленный деревянной резьбой по карнизам-прилепам, по князьку. Посматривали на редкой красы резные причелины и полотенце, на деревянную луковицу над резным тоже крыльцом.
- А воям младым - бочку квасу от княжего стола! - повелел Дмитрий и, повинуясь движенью его брови, Кошка, сидевший с краю, кинулся выполнять распоряжение.
- Ну, изрекай, полусотник Семенов!
Начальник сторожи начал издалека, почти с того, как отправился он от Коломны в полдневную сторону, и уж стал утомлять слушателей, когда добрался до того, как попленили их татары. Он поведал о Мамае, о стойбище Орды, о том, как они следили за ней много дней, как Мамай смилостивился и отпустил их, дабы поведали о силе его.
Накануне Тютчев был пущен в кремлевский терем и рассказывал в узком кругу бояр, что приключилось с ним. Нового было немного, и Дмитрий спросил о главном - о силе Мамая.
- Беда, великой княже! Мамай со всеми силами кочует на Воронеже-реке, и мы его силу объехали в одиннадцать ден, а на двенадцатой же день стражи царевы меня поймали и поставили пред царем, и царь меня вопрошал: "Ведомо ль моему слуге Мите Московскому..."
Семенов замялся при сих непочтительных словах, но Дмитрий кивком головы ободрил его.
- "...Ведомо ль, мол, что аз иду к нему в гости? А силы со мною... двенадцать орд и три царства. А князей со мною - тридцать три, опричь польских; а моей силы семь сотен тыщ и три тыщи, и после того числа пришли ко мне великие орды со двумя дворы, и тем числа не ведаю. Может ли слуга мой всех нас употчи-вать?" Так изрек треокаянный Мамай.
Наступила тишина, лишь кони за оконцем несильно плескали водой на отмели - лениво черпали копытами, переступая, но вот в этой тишине послышались женские рыданья. "Евдокия!" - кольнула догадка, и Дмитрий пожалел, что заставил Семенова говорить тут.
- Ступай, Семенов, будет тебе награда... Боярин Кошка! Скачи на Беклемишев двор и вели всем гонцам скакать по городам! Пусть по всем церквам бьют в колокола, молебны служат, рати сбирают! И слово Серги-ево возгремит по Руси!
Все поднялись из-за стола. Боброк подошел к Дмитрию:
- Что велишь, княже?
- А велю... за стол сесть! Почто вздыбились? Садитесь! Налейте всем! Изопьем, братие, по единой, по братской чаше, кому после брани доведется испить по другой - на то божья воля...
14
- Семьдесят и две подводы отправлены на Коломну с хлебом печеным, четырнадцать подвод с сыром и мясом вяленым... - тихо шептал большой тиун Никита Свиблов, дабы не слышно было в церкви сего разговору о делах мирских.
В церкви Михаила-архангела шла служба, но большой тиун Свиблов, на которого свалились невиданные доселе заботы о снабжении громадного войска, не мог иначе: недоставало времени.
- Со Пскову, с Новгороду, со Устюжны железо-дельной привезены доспехи ратные, такоже мечи и копья с древками и без оных. Как быть, княже?
- Отвезти в сенные сараи по дороге на Коломну. Выставь сторожу, и пусть зрят: кто неладно покручен на рать, того одарить доспехом и мечом! Заплачено ли?
- Два воза серебра вывешено и отвезено в те города...
- Отъехал ли отец Нестор во Рязань?
- Отправил, княже, со неправою...
Дел у тиуна - до утра не переговорить, но тут послышался шум с паперти и в дверях церковных началась сутолока и выкрик. Колыхнулась толпа молящихся, но устояла - сдержала любопытство. Вскоре пробился Григорий Капустин и поведал князю, что в Кон-стантино-Еленинские ворота вступила первая рать. Ростовская со князьями.
- Почто смур? - спросил Капустина Дмитрий в недоумении, поскольку весть была приятная.
Они вышли из церкви, и Капустин вымолвил:
- Княже.., На Коломне церква каменна... пала нежданно...
Дмитрий перекрестился. Прикусил губу и стоял так некоторое время, будто прислушиваясь к лязгу металла от ростовских полков, что размещались на соборной площади.
- О сем молчи! То - не божье провиденье, то - Мамаев промысел сотонинской! - Глаза Дмитрия загорелись, он лихо тряхнул скобкой на лбу и жарко выпалил в лицо тысячнику: - Он страшится меня, Григорья! Митяя отравил, меня извести норовит, церковку божью свалил - устрашить вознамерился, но меч нас рассудит, Григорья... Рассудит!
Он заторопился к ростовским полкам, на ходу повелевая:
- Станешь примать рати. Соломы навези, дабы было спать на чем. По всему Кремлю навези да огня вели не взгнещать! Рати переяславские с Андреем Серкизом, юрьевские с Тимофеем Балуевичем, костромские с воеводою Иваном Родионовичем, мещерские с князем Федором Елецким и муромские со князьями Юрием и Андреем, коли сюда направятся, заверни прямо на Коломну. Пусть станут там и ждут! Да спрашивать не ле-нися, в чем нужда у кого... Завтра ввечеру я отъеду в Троицкий монастырь на день.
- Исполню, княже!
А на соборную площадь шли из церквей люди, вваливались толпы московских ребятишек, охочих до редкого зрелища. Там спешивалась конная рать, за нею втягивался обоз с продовольствием и тяжелым до-спехом.
"Мало пешего строю..." - с горечью подумалось Дмитрию. Оставалась у него надежда на московское ополчение, коим заняты были Дмитрий Боброк, Минин и брат бывшего тысяцкого Тимофей Васильевич Вельяминов.
* * *
За много верст до монастыря, еще в сером, предрассветном сумраке, Дмитрий с воеводами начали обгонять пеших богомольцев - нищих, калек, горем побитых крестьян. Дмитрий приостанавливался, дивясь, что его боятся, как на вражий огонь зрят на его алое корзно и не крестятся, а открещиваются, боясь злого умысла, и даже тогда, когда он давал им щедрую милостыню, пугались они и желали скорей сойти с дороги, укрыться, исчезнуть. Горько было и мало понятно Дмитрию, ведь это были его люди, его земля, и все это он силился понять, приблизить к себе и... не мог. Русь... Приидет ли конец страданиям твоим?
Ворота монастыря были отворены, был виден длинный двор с островками не вытоптанной богомольцами зеленой травы, с косо легшими от восходящего солнца тенями и деревянной церковью в его дальнем конце. Коней привязали к стойловому бревну и направились в ворота все пятеро: Дмитрий, Владимир Серпуховской, Дмитрий Боброк, Михаил Бренок, Лев Морозов. Позади вдруг весело заржал конь. Оглянулись - чей-то чужой, из-под берега. Бренок тоскливо переглянулся с князем и вошел за ним на двор: не Серпень...
Шла служба, и великий князь, не решившись отвлекать игумена, до конца молился вместе со всеми и вместе со всеми подошел к священным дарам.