С тех пор всё и началось. Они встречались то на лестнице в университете, то в холле, то в столовой. Всякий раз он громогласно с ней здоровался, она сдержанно отвечала, просто из вежливости.
После сессии и зимних каникул Денис стал действовать совсем уж напористо. Поджидал у входа, подкарауливал на переменах, приглашал то туда, то сюда. Буквально проходу не давал. Отказы не воспринимал совершенно. Порой нагрянет в столовою, разгонит всех, кто сидел с ней за столом, и пристроится рядом. И кусок в горло не лезет.
Но апогеем стала выходка Яковлева перед самой летней сессией. Тогда он подловил её в коридоре и бесцеремонно втолкнул в пустую аудиторию. Закрыл дверь на ключ, ключ сунул в передний карман джинсов и, ухмыляясь, заявил, что не выпустит, пока Алёна не согласится на свидание. Предлагал ещё, правда, самой ключ достать и пошло ухмылялся при этом. Благо, хоть ума у него хватило руки не распускать, но на её увещевания и даже угрозы он никак не реагировал.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы спустя четверть часа снаружи не стали настойчиво ломиться.
Алёна уже всерьёз размышляла, что предпринять, чтобы как-то угомонить настырного «поклонника». Но после случая с аудиторией он и сам резко сбавил обороты. Видимо, понял, что перегнул палку. А может, решил сменить тактику.
Так или иначе сессию она сдала спокойно, ну а потом отец отправил её на пару недель в Хайнань «развеяться, отдохнуть, загореть».
Жанна Валерьевна с Артёмом тоже укатили, но выбрали другой маршрут – двинули в Польшу, оттуда планировали ещё куда-то. Но Алёна сразу поняла – отправились они к Максиму, а Польша – так, прикрытие, выдуманное для отца, хотя тому, похоже, и дела никакого не было.
Вернулись домой и они, и она уже в последних числах июля, как раз накануне дня рождения Артёма. Отец тогда тоже только-только прилетел из деловой поездки, поэтому (наверняка, поэтому!) отмечали без фанфар и салюта.
Алёна вновь с горечью вспомнила, как сводный брат с плохо скрываемой ненавистью выплёвывал гадкие слова про отца. И внутри снова едко зажгло. Опять закопошились сомнения: сочинил или… всё же нет?
Хотелось всё это выкинуть из головы, и при этом совершенно ясно было, что выкинуть не получится. Оно уже засело занозой в мозгу. Уже проникло в кровь токсином. И чёрта с два теперь забудется. Оно неизменно будет всплывать всякий раз при взгляде на отца, на Артёма или просто так, ни с того ни с сего, и неизменно будет причинять боль, заставляя терзаться: правда или неправда?
«Я спрошу у папы, вот и всё. Спрошу напрямую. Иначе измучаюсь», – решила Алёна.
Но потом, позже. Сегодня всё равно ничего уже не узнать. Отец там пьяный пляшет, кругом гости, да и вообще такие разговоры не для праздника. Она выберет другой час, другую обстановку. И наверняка он ответит, что мальчишка всё выдумал. Наверняка.
***
Поговорить с отцом удалось лишь несколько дней спустя. До этого на него плотно наседала Жанна Валерьевна с бесчисленными претензиями. Отец ходил злющий с самого утра, к нему и подступиться-то было страшно. Потом мчался, будто сбегал, на работу, где пропадал весь день. А вечером его уже поджидала мачеха с неоконченным разговором.
Ругались они ужасно. Отец не стеснялся в выражениях совершенно. Жанна Валерьевна вылетала из его кабинета потом вся в слезах. Если ей попадалась на пути Алёна, стреляла в неё убийственным взглядом, но молча. Всегда молча.
В последний день июля им позвонили...
Это было воскресенье, отец с раннего утра укатил на «деловой отдых», даже завтракать не стал.
Жанна Валерьевна пыталась набиться в компанию или хотя бы Тёму навязать, но отец умело открестился:
– Нет-нет-нет. Шашлыки и всё прочее – это только антураж, на самом деле мы будем решать серьёзные вопросы.
– Знаю я эти ваши серьёзные вопросы, – тихо буркнула она, но стоило отцу вопросительно на неё взглянуть – сразу поджала губы.
За завтраком Жанна Валерьевна общалась только с Артёмом, демонстративно игнорируя Алёну.
«И пусть, – думала та. – Не очень-то и хотелось».
Накануне вечером, даже, скорее, ближе к ночи, она предприняла очередную попытку поговорить с отцом, но так и замерла у дверей его кабинета, услышав непривычно воркующий голос:
– … и я по тебе соскучился, моя сладкая. Не дождусь завтрашнего дня. Целую…
Алёна как-то вдруг растерялась. А главное, стало вдруг стыдно от того, что вот так подслушала чужой пикантный секрет.
И хотя отец явно пребывал в хорошем настроении, она так и не смогла к нему обратиться. Ещё и любопытство нездоровое взыграло, уж не та ли это дама-в-красном?